Серебряная пуля - Виталий Гдадкий

Я сильно тряхнул головой, прогоняя наваждение, и как мог спокойно попросил старушку:

— Анастасия Спиридоновна, вы уж извините, но идти мне больше не к кому. Может, все-таки попробуете?..

Старушка с сомнением пожевала тонкими сухими губами, а затем с обреченным видом ответила:

— Нельзя отказывать добрым людям… Грех это. Что ж, попытаться можно. Но никаких гарантий я не могу дать. Иди за мной, милок. А ты, — она обернулась к Маруське, — выйди наружу, запри входную дверь на ключ и никого не впускай. Никого! Поняла?

— Поняла, поняла… — закивала моя подруга. — Исполню, не сомневайтесь.

Она прямо лучилась от счастливого возбуждения — все-таки уболтала старушку! Вот бабы! По моим наблюдения, у них всего две радости в жизни: первая — поход по магазинам (если при деньгах), а вторая — это когда удовлетворяется какой-нибудь женский каприз. Особенно когда он совсем идиотский, такой, что нормальному мужику и в голову не может прийти.

Мы прошли не в горницу, как можно было ожидать, а в небольшую полутемную комнатку с образами в углу, перед которыми теплилась лампадка. Наверное, это был «приемный покой» знахарки. Перекрестившись на иконы, Анастасия Спиридоновна зажгла три толстых свечи из чистого воска и начала свои таинства. Она налила в большой медный таз воды (наверное, освященной, подумал я), усадила меня на табурет перед тазом, взяла небольшой ножик (таким я обычно чищу картошку), троекратно очертила меня этим ножом и начала говорить:

— От Духа Святаго, от печати Христовой, от Спасовой руки, от честнаго креста, от Богородицы на запечатного замка! Ангел-хранитель! Сохрани его душу! Укрепи его сердце! Враг-сатана, отступи от него, от раба Божия Алексея. А сам Иисус Христос, приступи к рабу Божию Алексею. Запрестольная Мати Божья! Пресвятая Богородица! С раба Божия Алексея сохрани и очисти всяку болезнь, всяку скорбь, всяку немощь, всяку нечисть бранных слов и своей лихой думы, притчи, уроки, переполохи, оговоры, одумы и призоры с раба Божия Алексея с буйной головы, с ясных очей, с сахарных уст, с рук и с ног, и с могучих плеч, и с белых грудей, с ретивого сердца, с бурой печени, с легких и с селезня, с сорока жил, с сорока составов, с сорока жил подпятных, с головы да с тулова, с тулова в ноги, из ног в подошвы, а с подошв в сыру землю, на темные леса, за синие моря… А-м-и-н-ь… — Последнее слово заговора Анастасия Спиридоновна произнесла с большим трудом, по буквам.

Неожиданно она сильно вскрикнула и упала на пол, застеленный домоткаными дорожками. Ее начали бить судороги, а изо рта пошла пена. Падучая! Это была первая мысль, что пришла мне в голову. Я был сильно напуган и весь дрожал. Не зная, что делать с бедной старушкой, я выскочил в сенцы и заорал, стуча кулаками в запертую дверь:

— Маруська! Маруська! Отворяй быстрее! Беда!

Маруська влетела в дом как вихрь. Глянула на меня и, не говоря ни слова, бросилась в «приемный покой». Анастасия Спиридоновна все еще корчилась, судорожными движениями сгребая под себя половики. Маруська схватила кувшин, из которого старушка наливала воду в таз, и несколько раз плеснула ей в лицо водой. А затем крикнула:

— Помоги!

Вдвоем мы подняли необычайно тяжелое тело знахарки — оно словно налилось свинцом — и перенесли в горницу на узкий диванчик. Там Маруська разжала стиснутые зубы Анастасии Спиридоновны и влила ей в рот столовую ложку какой-то микстуры. Интересно, откуда она знает, что это такое? — мелькнула у меня мысль, но тут же исчезла, потому как старушка вдруг перестала корчиться и открыла глаза.

Они все еще были бессмысленные и черные, как бездонная пропасть. Но дыхание постепенно восстанавливалось (до этого знахарка почти не дышала), и наконец она сказала слабым голосом, обращаясь к Маруське:

— Крест… Дай мне в руки кипарисовый крест…

Маруська метнулась к образам (тут их было еще больше, чем в «приемном покое»), нашла там примитивно сработанный и изрядно потемневший от времени крест — он был размером с мою ладонь — и всучила его Анастасии Спиридоновне. Старушка взяла крест в руки, сложив их на груди, и закрыла глаза в полном умиротворении. Мне даже показалось, что она отходит в мир иной, но Маруська предостерегающе положила указательный палец на свои пухлые губы — молчи! все нормально! — и кивком указала на входную дверь.

Мы вышли в прихожую и сели на широкую скамью. Наверное, в этом небольшом помещении клиенты знахарки дожидались своей очереди. Удивительно, но сегодня, кроме нас, никого не было. Неужто у старушки бывают не приемные дни? Чудеса…

— Она там хоть жива? — спросил я с дрожью в голосе, кивнув на прикрытые двери горницы. — Может, вызвать скорую?

— Не болтай глупости! Скорая поможет ей как мертвому припарки. Вот кипарисовый крест — это другое дело. Она скоро встанет.

Маруська говорила уверенно, однако я слишком хорошо ее знал, чтобы не расслышать в грудном приятном голосе своей подружки неуверенные нотки. Вот будет номер, ежели старушка отбросит коньки…

Я на миг представил, что мне опять придется объясняться с майором из убойного отдела, и меня передернуло. Упаси бог! Иначе меня точно запишут в серийные убийцы и посадят очень надолго. И докажи потом, что ты не верблюд. Два подряд смертельных случая — и я в качестве то ли свидетеля, то ли обвиняемого. Странные, если не сказать больше, совпадения.

— Что это за крест? — спросил я Маруську, не выдержав затянувшейся паузы.

— Святой, — коротко ответила она, занятая своими мыслями.

— Ну это ясно, — сказал я с некоторым сомнением — мне ничего не было ясно. — Но, по-моему, он сильно древний…

— Анастасия Спиридоновна получила его в наследство от своей прабабки.

— И ее прабабка была знахаркой?

— Так это и ежу понятно. Такие вещи передаются по наследству. Поэтому все эти современные экстрасенсы и колдуны, якобы получившие свои дипломы после длительного обучения, всего лишь шарлатаны.

— Кто бы спорил… — ответил я.

А сам подумал: «Не исключено, что и Анастасия Спиридоновна всего лишь народный целитель и никаких у нее паранормальных способностей не наблюдается». И впрямь, в ее «приемном покое» сильно пахло разными лекарственными травами, пучки которых были развешаны по стенам. А на полках вдоль стен стояли стеклянные банки и горшочки с сухими корешками и какими-то настойками.

— Долго нам ждать? — спросил я, чувствуя зуд во всем теле.

Мне казалось, что через поры выступил липкий пот с кислотными свойствами (хотя это было совсем не так — в прихожей стояла приятная прохлада) и он начал разъедать кожу.

— Не знаю. Подождем. Лучше ее не тревожить.

Я тяжело вздохнул и мысленно посетовал: «Ну и дурак ты, Алексей Богданов! На кой ляд связался со всеми этими делами? Мало тебе колдуна Африкана, так ты еще и по знахаркам пошел, сглаз снимать. Нет, ну точно идиот…» Ерзая на жесткой дубовой скамье, я уже начал сомневаться и в достоверности россказней Георгия Кузьмича.

Похоже, старик тронулся на своих исторических изысканиях. Такое бывает. Долго занимаясь какой-то проблемой, иногда совсем глупой и пустой, человек начинает верить, что она из фантома стала реальностью. Очень опасное заблуждение…

Дверь горницы отворилась с тихим скрипом, и бледная знахарка вышла в прихожую. Видно было, что она с трудом держится на ногах. Но на движение Маруськи, которая хотела поддержать ее под руку, она ответила решительным отказом. А затем обратилась ко мне:

— Плохо твое дело, милок. Я не в состоянии поведать все, что мне открылось, — сама не понимаю, — но ты сейчас как шелкопряд в коконе. Пробиться к твоей душе невозможно. Я даже не могу сказать, злые это или добрые чары. Но они очень сильные. Чтобы избавиться от них, нужен человек более сведущий, чем я. Но мне такой неизвестен. Одно знаю — твое избавление где-то спрятано. Найдешь его, все станет как прежде.

— И что это?

— Возможно, какая-то заговоренная вещь.

— А если все же ее найду — хотя это и сомнительно, — то что мне с нею делать?

— Вот тебе текст заговора… — Она всучила мне вчетверо сложенный бумажный лист. — Прочитай три раза и выброси эту вещь в реку. Потом стань под душ и смой всю грязь, которая у тебя на теле. При этом снова читай, но на этот раз «Отче наш». И снова три раза. Если не знаешь, выучи наизусть.

— Выучу… — только и сказал я в ответ.

При этом я вспомнил сказку о Кощее Бессмертном: на острове стоит дуб, на нем висит сундук на цепях, в сундуке утка, в утке яйцо, а в нем иголка, в которой заключена смерть злодея. Найдешь и сломаешь иголку — будешь свободным. Злодею кирдык, а тебе медные трубы, слава и почет. В общем, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…

Попрощавшись, мы ушли. Я вел машину как сомнамбула и в какой-то момент едва не въехал в зад козырного мерса. Вот была бы потеха… Тысячи на три зеленью. Из моего и так изрядно прохудившегося из-за кризиса кармана.