Хроника гнусных времен - Татьяна Устинова

Это было сказано с ощутимой иронией, и он вдруг смутился.

Далась она ему, эта девица! С чего это он так хвост распушил? Ладно бы еще хороша была, а то ведь нет ничего, только что глаза зеленые и умненькая. Или он просто устал от макак, вроде Леночки Брускиной, которые годились только для одного, простого и понятного дела, а разговаривать с ними было так же невозможно и тоскливо, как в жару пропалывать щавель на колхозном поле. И, главное, так же бессмысленно.

— Ну так что, госпожа Сотникова?

— Почему вы все время называете меня госпожой? — спросила она и улыбнулась бледной улыбкой. — Может, мне тоже называть вас господин Костромин?

Он приложил столько усилий, чтобы иметь возможность называться господином Костроминым, что, даже случайно произнесенное, это обращение доставляло ему удовольствие.

— Вы можете называть меня Кирилл, раз уж мы с вами ужинаем второй раз.

— А вы меня — Настей. Мне так проще.

— Ладно. Настя. Что вы придумали?

— Я должна все выяснить, — заявила она решительно, как о давно продуманном, — до конца. Я должна знать, кто убил мою бабушку и за что.

— Это проще сказать, чем сделать. Или вы наймете частного сыщика?

— Я не могу никого нанимать. Это касается моей семьи, и я не стану вмешивать в это дело посторонних. Ни в какое торжество закона я не верю. Я могу только разобраться сама.

— Все это очень красиво, — сказал Кирилл с раздражением, — но, по-моему, совершенно невозможно.

— Возможно. Я уговорила всех пожить неделю на петергофской даче. Как бы в память о бабушке и затем, чтобы разобраться с ее наследством. Ну, чтобы Сережка забрал свои книги, Владик картины, Соня бриллианты и так далее. Все согласились, потому что сейчас все за мной ухаживают. Я… с трудом все это пережила, заболела даже. Владик, по-моему, считает, что у меня временное помрачение рассудка, но он тоже согласился приехать. Тетя Александра сказала, что сестра ее не признавала, так она хоть после ее смерти поживет в хоромах, в которых та жила всю жизнь. За неделю я что-нибудь выясню. Обязательно.

— Ничего вы не выясните, — сказал Кирилл. Ее самоуверенность его раздражала.

— Почему?

— Какой номер у моей машины?

— Что?!

— Номер. Номер моей машины вы помните?

— Нет. А почему я должна помнить?

— Потому что вы рядом с ней полчаса стояли. И не запомнили? Вы же на номера смотрели и спрашивали, из Москвы я или нет?

Она молчала.

— Номер вашей «Хонды» Р468ХХ. Портфель вы кладете не на соседнее кресло, а запихиваете между сиденьями. Кстати, непонятно, как вам при этом удается ставить машину на «ручник». Когда вы за рулем, сигарету вы держите в левой руке.

— Господи, — пробормотала она, — как вы все это заметили?!

— Я начинал дальнобойщиком. Если трассу не знаешь, со стоянки лучше не выезжать. Вам как раз со стоянки выезжать нельзя. Вы ничего вокруг не видите, наблюдать не умеете, детали вас не интересуют. Какой из вас сыщик? Что именно вы станете выяснять за эту неделю? Кто из многочисленных родственников ненавидел вашу бабушку больше всех?

— Не знаю, — потерянно сказала она, — я об этом не думала.

— Кто еще упоминается в завещании? К кому перейдут дом и бриллианты в случае смерти нынешних наследников? Вашей, к примеру? Или этой Сони, которая получила ожерелье? Сколько оно может стоить? Тысячу долларов? Две? Десять? Где она станет его хранить, если оно на самом деле чего-то стоит? Кому из ваших так нужны деньги, чтобы из-за этого убить? Вы все это выяснили, обдумали и приняли решение, так?

— Нет, — сказала она. — Не так.

— Не так, — повторил Кирилл, — об этом я и говорю.

И попросил у официанта средиземноморский соус. Он любил озадачивать прислугу.

— Не лезьте вы в это дело, уважаемая госпожа Сотникова. Настя. Ни черта вы ни в чем не разберетесь, только дров наломаете.

— Вы правы, — согласилась она и стала с ожесточением кромсать нежное мясо, — конечно, вы правы. Только я все равно должна выяснить, кто убил мою бабушку. И за что.

— Ясно, — подытожил Кирилл, — как вам вино?

— «Шаторез», лоза пятьдесят третьего года? — спросила она язвительно. — Так это называется?

— Послушайте, — возмутился он, — зачем вы мне грубите? Это не я вас, это вы меня приглашаете на свидание, уже во второй раз.

— У нас свидание? — ничуть не смутившись, уточнила она.

— Нет, — буркнул он.

— Так я и знала.

— Что вы знали?

— Что у нас не свидание.

— А вы думали, что у нас свидание?

— Мне не везет на свидания, — пожаловалась она, словно забыв, что они почти ссорятся. — Бабушка всегда меня ругала, говорила, что я слишком большое значение придаю этому вопросу. Те, с кем мне хочется пойти на свидание, меня почему-то не приглашают. А с кем не хочется, я не хожу. Хорошо, что вы в Москву уезжаете, а то бы я вас опять пригласила и чувствовала себя идиоткой.

Тут Кирилл Костромин перепугался.

У него со свиданиями тоже была большая проблема.

Никогда в жизни, с тех пор как ему исполнилось двадцать, его не интересовали многометровые ноги и голливудские груди. До двадцати они имели основополагающее значение, а потом перестали. Все это было хорошо как бы в дополнение к чему-то более человеческому, а ничего человеческого ему не попадалось.

Время от времени он, конечно, затевал какие-то более или менее бессмысленные романы с ногами и бюстами, но очень быстро уставал и расставался безболезненно и легко. Все его ровесницы давно были разобраны, а оставшиеся или никуда не годились сами по себе, или были ему неинтересны. Его пугали до полусмерти женщины-вамп, помешанные на карьере, и осатаневшие от одиночества и нищеты старые девы, бросавшиеся на него, как быки на матадора. С юными созданиями он маялся от скуки, слушать Децла не желал, не знал по именам знаменитых диджеев и не хотел получить в подарок «уникальное Пепси-радио». Однажды он провел выходные с девицей, которая искренне считала, что Иосиф Бродский — это древнееврейский философ. Между прочим, девица обучалась в престижнейшей юридической академии и слыла там за начитанную.

Хорошо хоть, она не считала, что он американский модельер. Повезло Бродскому.

Не то чтобы Кирилл Костромин был блестяще образованный интеллектуал, но все же ему хотелось иногда поговорить хоть о чем-нибудь, отличном от сезонных скидок в «МЕХХ», и о том, что вчерашняя премьера в «Кодаке» — «полный отстой». Впрочем, если попадались такие, которые посещали «МЕХХ» и «Кодак», можно было считать, что ему повезло. Хуже обстояло с теми, кто посещал дискотеку «От винта» и бар на Преображенке.