Жатва скорби - Роберт Конквест

Или, по словам еще одного известного украинского коммуниста Гринько, национальный фактор в 1919–1920 гг. был «оружием крестьянства, направленным против нас»[31].

Неудача первых двух советских попыток подчинить Украину была проанализирована в Москве, и последовал верный вывод, что украинская нация и украинский язык, действительно, являются важным фактором и что власть, которая нарочито игнорирует этот фактор, неизбежно будет рассматриваться местным населением как насильственно ему навязанная, а потому враждебная.

В организационном отношении новая ленинская линия означала сотрудничество с «боротьбистами», левой фракцией Украинской Социал-Демократической партии, которая приняла советскую власть, но придерживалась ярко национальных принципов и демонстрировала способность добиться какой-то поддержки в селе, тогда как большевики потерпели там полный провал.

Большевистские настроения на Украине были настолько слабыми, что никакого, хотя бы даже формального, но по происхождению украинского советского руководства организовать оказалось просто невозможно. Но теперь, когда Москва решила бросить в игру новый украинский «козырь», нашлись у нее и эти новые люди. Союз, в результате которого «боротьбисты» вошли в Коммунистическую партию, означал, что в будущем в украинском руководстве неизбежно окажется много людей с националистическим, а не с ленинским прошлым. Первые советские историки писали, что у Украинской Коммунистической партии имелось как бы «два корня». Если в правящей верхушке России насчитывалось лишь несколько бывших небольшевиков, выходцев из других партий, к тому же не занимавших ключевых политических постов (пример – А.Я.Вышинский), то на Украине мы видим бывшего «боротьбиста» Любченко, который в 30-е годы стал председателем Совета Народных Комиссаров УССР и других, вроде Гринько (ставшего всесоюзным наркомом) занимавших столь же высокие должности.

Среди ветеранов движения имелось много поляков (Дзержинский, Косиор, Менжинский, Уншлихт и др.), латышей (Рудзутак, Эйхе, Берзинь и др.), но украинцев там всегда было мало, да и те, кто имелись, например Скрыпник, Чубарь, занимавшиеся революционной деятельностью в центре империи, едва получив назначение на Украину, начинали здесь склоняться к поддержке национальных устремлений своего народа. Как говорилось, здесь мы можем наблюдать феномены, сходные с теми, которые впоследствии, в 40-е – 50-е годы, фиксировались в Восточной Европе: духовная эволюция того же типа произошла, например, с И. Надем или Г. Костовым, «национальными коммунистами», которые в собственном «досоветском» прошлом считались людьми, безоговорочно послушными Москве.

Следует учесть и то, что в бурное время немногие могли отчетливо понять, что именно несет народам и им самим ленинизм. В первые годы советской власти некоторые некоммунистические партии левого толка продолжали еще сохранять легальность, хотя положение и оставалось шатким и в самой партии в ту пору дозволялось существование группировок, придерживавшихся разных взглядов.

Итак, сила советской власти на Украине наконец-то была подкреплена группой, имевшей реальные связи с украинским народом, но в этом одновременно крылся и источник националистических требований.

Никакой реальной власти этой группе получить не удалось, и произойти этого не могло без разрушительных последствий. Конференция в значительной мере фиктивной Коммунистической партии Украины, проведенная за пределами республики, в Гомеле (Белоруссия), в октябре 1919 года, приняла реалистическую резолюцию (опубликованную семью годами позднее), в соответствии с которой «продвижение на юг и установление советской власти на Украине станут возможными только при содействии регулярных обученных отрядов войск (которые ни в коем случае не должны быть местного происхождения)»[32], в тот период среди членов Коммунистической партии Украины было всего лишь 23 процента украинцев[33].

Различия в осуществлении советской власти в собственно России и на Украине особенно ярко видны, если рассматривать методы управления селами и деревнями в обоих регионах. В период военного коммунизма главным органом власти в деревне являлся Комитет крестьянской бедноты, состоявший из прокоммунистически настроенных бедных крестьян и «сельского пролетариата». В России такие комбеды подчинили себе сельские советы, на Украине же они полностью их заменили. Комбеды в России были упразднены в конце 1918 года, но 9 мая 1920 года их восстановили, и только для Украины (под названием «комнезамы»). В них могли входить лишь самые неимущие крестьяне. Во всех остальных частях страны действовали сельские советы. Такие советы были созданы и на Украине тоже, но там коммунисты из комнезамов имели право обжаловать любое решение сельского совета перед вышестоящими органами, могли исключать «неподходящих» членов исполнительной власти в сельских советах, могли вообще распустить сельский совет и созвать новые выборы. В их обязанности входила и реквизиция продуктов питания у местного населения.

Полномочия комнезамов следующим образом разъяснялись в циркуляре Центрального Комитета: «В украинских селах истинная власть находится в руках богатых крестьян, кулаков, которые по природе своей являются непримиримыми врагами пролетарской революции» и которые «организованы и вооружены до зубов». Комитетам крестьянской бедноты вменялось в обязанность организовать сельских бедняков, «разоружить кулаков» и искоренить бандитизм»[34].

Ведущими деятелями в комнезамах, то есть главной опорой партии в деревне, стали неукраинцы. На первом съезде комнезамов лишь 22,7 процента делегатов говорили по-ук-раински, на втором – лишь 24,7 процента[35]; к тому же и эта группа считалась недостаточно надежной базой для советской власти, и в помощь селу вскоре было послано несколько тысяч городских коммунистов.

Украинские коммунисты, сознававшие свою национальную принадлежность, не встречали понимания со стороны вышестоящих большевиков даже в своих чисто культурных требованиях. Украинский делегат Двенадцатого партийного съезда рассказывал о «высокоответственных товарищах с Украины», которые утверждали, будто «объездили всю Украину, беседовали с крестьянами, и у них создалось впечатление, что украинский язык там не нужен»[36].

Среди тех, кто сумел извлечь из уроков гражданской войны верные выводы, оказался Раковский. Но зато теперь ему самому пришлось жаловаться на трудности в процессе внедрения в сознание местных партийных деятелей «значения национального вопроса»: «Большинство на Украине, и еще больше здесь, в России, видели в национальной политике некую стратегическую игру дипломатии». …«Как выразился один товарищ: „Мы страна, которая вышла за рамки национального этапа, мы – страна, где материальная и экономическая культура вступает в противоречие с культурой национальной. Национальная культура существует для отсталых стран по ту сторону баррикад, для капиталистических стран, а мы – страна коммунистическая“[37].

Была распространена и своеобразная версия ленинской теории «борьбы двух культур» (ее в числе других большевиков придерживался, например, ветеран партии Д.З.Лебедь): «пролетарская Россия» противопоставлялась «крестьянской Украине», и отсюда уже делался вывод, что «украинизация» не нужна принципиально, поскольку в конечном итоге преимущество всегда будет на стороне пролетарской, то есть городской, то есть русской культуры. 17–20 ноября 1920 года, на Пятом съезде УКП/б/ Г.Зиновьев, ближайший соратник Ленина, предпринял попытку ограничить употребление украинского языка одной только сельской местностью, учитывая – в рамках той же теории – конечную победу «более высококультурного русского языка». Но его предложение было отвергнуто[38].

На протяжении 1920–1921 гг. по этому вопросу велись бесконечные внутрипартийные споры, и многие украинские коммунисты боролись за удержание завоеванных ими культурных возможностей и старались осуществить на деле культурную и языковую украинизацию. Скрыпник, самый выдающийся в ту пору большевик из украинцев, настаивал (как он выразился на Десятом съезде Российской Коммунистической партии в марте 1921 года), что «товарищи должны выбросить из головы мысль о том, будто советская федерация – это не более как федерация российская, поскольку важен не тот факт, что она российская, а тот, что она советская»[39]. Борьба вокруг этого вопроса продолжалась еще довольно долго.

Третья советская оккупация Украины завершилась к марту 1920 года. Непродолжительное завоевание большей части правобережной Украины, включая Киев, поляками в мае 1920 года явилось последним значительным перерывом для советской власти в этой стране.