Сорвать банк в Аризоне - Григорий Никифорович

Инка старательно переводила все, что я сказал, предложение за предложением. Она действительно хорошо знала язык — я сам не смог бы изложить свои слова столь же гладко. К тому же, агенты теперь были вынуждены делить свое внимание между мной и Инкой, и это ослабляло психологическое давление на меня, так что Стьюарт был прав, настаивая на участии переводчика. Но когда я задал свой вопрос, Чен и Фаррел вместо ответа повернули головы к лейтенанту Санчесу. Тот откашлялся и в первый раз вступил в разговор.

— Здесь Лио прав, — признал Санчес. — Мы получили данные о всех соединениях центрального банковского компьютера с другими адресами за последние два месяца. Адреса компьютера Лио среди них нет.

— Увы, это опять-таки ничего не доказывает, дорогой мистер Голубев, — пропел агент Чен. — Вы вполне могли подключаться к центральному банковскому компьютеру через те компьютеры банка, к которым вы имели доступ — этого вы не можете отрицать?

— Да, — парировал я, — мог бы. Но тогда бы я и деньги увел через те же самые компьютеры. Зачем же мне тогда светиться и оставлять вам адрес своего рабочего компьютера? Или вы считаете, что я полный идиот?

Инка несколько замешкалась с переводом последней фразы и посмотрела на меня с каким-то новым уважением. Еще сегодня ночью после такого взгляда я бы возгордился, но теперь мне было не до нее. Я ожидал реакции Чена и Фаррела.

Однако Чен остался непроницаемым, а Фаррел хмыкнул, что могло быть истолковано как угодно. Зато Стьюарт одобрительно и несколько демонстративно похлопал меня по плечу. Этот раунд я, пожалуй, выиграл.

Ободренный успехом, я задал свой второй вопрос. Откуда известно, что именно я, а не кто-нибудь другой сидел за клавиатурой моего компьютера сегодня ночью? Ведь компьютер могли использовать и без моего ведома?

При переводе Инка вдруг раскашлялась, а ответил мне снова Санчес. Лейтенант, видимо, понял, что его утренняя попытка застать меня врасплох и получить мое признание наскоком уже провалилась. На этот раз он говорил серьезно, тщательно подбирая слова. Здания университета, сказал он, на ночь запираются. Войти может только тот, у кого есть ключ, причем подходящий только к этому зданию. Двери внутри здания, в свою очередь, заперты, и только сотрудникам, работающим в данном отделе, выдаются ключи, отпирающие какую-то одну дверь.

— Кстати, Лио, — вдруг сказал он, — а где ваши личные ключи? Вы можете показать их мне?

— Вот, — ответил я, доставая оба ключа из сумки и, одновременно, отстегивая их от карабинчика, на котором они висели внутри сумки.

— Пожалуй, вам лучше оставить их у меня, — сказал Санчес, забирая ключи. — Я не думаю, что они снова вам понадобятся.

— Я что — уволен? — спросил я.

— Не знаю, — сказал лейтенант, — это не мне решать, но вы не волнуйтесь — зарплату за первую неделю апреля вам выплатят в любом случае.

Конфисковав мои ключи, Санчес продолжил свои объяснения. Итак, сказал он, дверь отдела можно было отпереть только тремя ключами — моим, Сэма С. Льюиса и Джима Робертсона. Сегодня ночью Сэм находился у себя дома со своей семьей. Джим Робертсон, как, должно быть, подтвердит миссис Робертсон — Инка с растерянным видом кивнула — был в отъезде. Остаюсь я. Как все только что убедились, мои ключи были у меня, в целости и сохранности, никто их не украл. Следовательно, заключил лейтенант, полиция и ФБР вправе считать меня главным подозреваемым.

— Да, — сказал Фаррел, — как вы намерены это опровергнуть?

Стьюарт снова дернул меня за рукав. Было видно, что он недоволен направлением, которое принял разговор.

— В третьих, — решительно сказал он.

Я и сам понимал, что второй раунд проигран и без отчета о том, как и с кем я провел сегодняшнюю ночь, не обойтись. И все же я колебался. Ведь Стьюарт не знал, что мое алиби — это женщина, которая сидела вместе с нами за тем же столом. К тому же, верьте или нет, но мне не хотелось, чтобы у Инки были неприятности из-за меня. Однако другого выхода не было, и я, стараясь не смотреть на Инку, сказал по-английски:

— На сегодняшнюю ночь у меня тоже есть алиби. Я был не один.

— Леня, не смей! — негромко сказала Инка по-русски, — Ты что, хочешь меня подставить?

На Чена, Фаррела и Санчеса так подействовало мое заявление, что они не обратили бы внимание на слова Инки, даже если бы и понимали их. Только подвижное лицо Стьюарта выразило заинтересованное удивление.

— С кем вы были? — немедленно спросил Чен.

— С женщиной, — ответил я.

— Слава Богу, что не с мужчиной, — осклабился Фаррел. — Имя?

— Послушайте, — сказал я, — эта женщина замужем. Я не хотел бы называть ее имени. А врать о своей личной жизни я тоже не хочу — я ведь не президент Клинтон. Кстати, а вы, никак, противник сексуальных меньшинств?

Вот этого говорить не следовало. Я-то пытался пошутить и разрядить обстановку, но получилось наоборот — Фаррел рассвирепел. Его лицо покраснело, и он встал у торца стола во весь свой небольшой рост.

— Слушай, ты, Лио, — прошипел он, — если ты хочешь быть умником за мой счет — пожалуйста. Ты не хочешь говорить, с кем ты барахтался в постели сегодня ночью — пожалуйста. Мы идем тебе навстречу, ты это понимаешь? Ведь мы можем и не поверить твоему алиби, что бы ты там ни придумал. Если хочешь получить срок и отсидеть его от звонка до звонка — на здоровье, ты в свободной стране. Но не вздумай делать из нас идиотов. Миссис Робертсон, — обратился он к Инке, - переведите то, что я сказал, этому умнику, и поточнее!

Глава 7. На Десятой улице

Но миссис Робертсон не оправдала ожиданий агента Фаррела. За семь лет, прожитых в Соединенных Штатах, я всего четыре раза видел — и, конечно, слышал — как человек в полный голос орет на другого. Однажды ранним утром, месяца через три после приезда, когда я еще развозил газеты, я случайно услыхал, как корпулентная дама в ночной рубашке кричит на соседа, разрешившего своей собачке присесть на газон перед ее домом. Два раза это была реакция водителя, машина которого только что попала в аварию по вине другого водителя. И один раз, к моему стыду, кричал я сам, опаздывая на самолет и требуя поскорее оформить билет.

Все эти случаи, однако, ни шли ни в какое сравнение со скандалом, который устроила Инка. Она вскочила на ноги и начала орать на меня. Орала она, разумеется, по-русски. Она называла меня болваном, кретином, козлом и, почему-то, пидарасом. Она упрекала меня за то, что я связался с ней, а себя за то, что она связалась со мной. Ее филологическая подготовка позволяла ей без труда применять, и очень искусно, так называемую ненормативную лексику, которая, по моим наблюдениям, уже почти вытеснила в современном русском языке лексику нормативную. Она сетовала на свою семейную жизнь, разбитую теперь по моей вине. Она стучала кулачками по столу и топала ногами. В конце концов, минут через пять непрерывного крика, она в последний раз обозвала меня подонком, схватила свою белую сумочку, стоящую на столе, выбежала из комнаты и хлопнула дверью.

Даже я, который, как-никак, знал Инку и понимал, что именно она кричала, не ожидал ничего подобного. Что уж говорить о бедных американцах — они, готов поспорить, впервые видели такое бурное проявление чувств не на киноэкране, a наяву, да еще и на непонятном языке. Понимали они только одно — неизвестно почему, миссис Робертсон накинулась на своего соотечественника Лио Голубева, хотя тот ничего плохого ей, вроде бы, не сказал. Поэтому, когда первый шок от выступления Инки прошел, оба агента и лейтенант Санчес отнеслись ко мне с большей симпатией, чем до этого инцидента. Стьюарт же вообще с трудом сдержал смех — он-то понял все моментально.

— Что это было, Лио, — опомнился первым лейтенант Санчес. — Чего хочет от вас эта женщина?

— В том-то и беда, — ответил я, — что она уже ничего от меня не хочет. Она и есть мое алиби.

— Вы имеете в виду, — уточнил агент Чен, — что вы провели сегодняшнюю ночь с миссис Робертсон? Но этого не может быть!

— Почему же, — раздраженно ответил я, — очень даже может быть. Именно это я и имею в виду. Я ведь предупреждал — она замужем, и ей вовсе не хочется, чтобы наши отношения стали кому-либо известны. Если бы вы понимали, что именно она кричала, у вас ни осталось бы никаких сомнений. Я могу попытаться перевести для вас кое-что, но не все — она умеет ругаться по-русски намного лучше, чем я по-английски.

— Вот уж не ожидал, — задумчиво произнес лейтенант Санчес. — Миссис Робертсон такая яркая женщина, а вы, Лио — извините меня, конечно — не очень похожи на страстного любовника.