Сорвать банк в Аризоне - Григорий Никифорович

Григорий Валерьянович Никифорович

Сорвать банк в Аризоне

Глава 1. Полтора миллиона

Административное здание университетского медицинского центра Аризонского университета, где я работаю, стоит на углу улиц Спидвей, то есть Скоростного пути, и Черри, то есть Вишневой. Правда, на Вишневой улице не растет ни одной вишни, а максимальная скорость на Скоростном пути всего тридцать пять миль в час — вдвое меньше, чем на настоящей автостраде-хайвейе. Но такое надувательство в Америке повсюду: Вишневые, Кленовые, Вязовые и Дубовые улицы есть в любом городе, неважно, растут на них хоть какие-то деревья или нет. Кстати, в городе Тусоне, штат Аризона, в котором и находится университет, кроме пальм и мандаринов в изобилии есть только кактусы, а вот обычной зеленой травы не найти.

Попасть к нам в отдел просто. Сперва поднимаешься на лифте на восьмой этаж, потом налево по коридору со сплошной стеклянной стеной — весь Тусон к западу как на ладони, — а дальше вторая дверь от конца направо. На табличке рядом с дверью написано: «Accounting Computer Support Section», что означает «Бухгалтерия: Отдел компьютерного сопровождения». Кроме того, внизу на отдельных табличках можно прочесть три имени: мое — самое нижнее, Сэма С. Льюиса (это наш начальник) и Джима Робертсона.

Как принято у американцев, стеклянная дверь нашего отдела днем не закрывается, так что видны две довольно просторные выгородки-кубики — один мой, другой Джима. За ними, немного сбоку, находится отдельный оффис Сэма. Но по утрам дверь заперта, и именно я отпираю ее своим ключом — я всегда появляюсь на работе первым. Сегодня, правда, мое утро было не таким как всегда, и я пришел почти на два часа позже, чем обычно. Включил верхний свет, прошел в свой кубик, уселся за компьютер и еще раз ругнул в душе американскую манеру экономить на мелочах. В самом деле, коридор залит солнечным светом, а наши кубики упираются в глухую перегородку без окон, окно есть только у Сэма. Хотя, может быть, это временно, поскольку наш отдел должен обслуживать компьютерную сеть бухгалтерии всего университета, а находится на территории медицинского центра. Разговоры о том, чтобы нас отсюда выставить, шли все время.

Наша работа — это начисление зарплаты, расчеты с поставщиками, перевод денег с одного счета на другой внутри университета и на университетские счета в аризонских банках, и все такое прочее. Поэтому я подробно знаю состояние университетских финансов. Бухгалтерия сама производит все перечисленные операции — тамошние девочки, по идее, сами должны нажимать правильные клавиши на своих компьютерах. Однако бывает, что они нажимают не на те клавиши, или программы для бухгалтерских расчетов дают сбой. Тогда мы обязаны отвечать на взволнованные звонки девочек — звонков шесть-восемь в день, — и устранять ошибки, сделанные кем-то лет тридцать назад в бухгалтерских программах. Плюс к тому, мы должны контролировать бесперебойность компьютерной связи между бухгалтерией и банками.

Эти обязанности распределяются между нами совершенно естественно. Джим Робертсон ведет телефонные переговоры с очередной девочкой на родном для них обоих английском языке, а я, большей частью, общаюсь с программами, написанными на языке COBOL. Что же до Сэма С. Льюиса, то он, как и положено руководителю, ходит на совещания в администрацию и доводит до нас дополнительные задания. В этом месяце, например, мы должны перевести на электронные носители архив по зарплатам за последние десять лет. Если приходится, Сэм лично выслушивает жалобы на плохое качество обслуживания. Тогда он вызывает кого-нибудь из нас и на виду у посетителя дает указание все немедленно исправить. Не знаю, как Джим, а я в таких случаях говорю, что я бы рад, но как раз сейчас очень занят еще более срочной задачей. Сэм просит меня поднапрячься, и я, к удовлетворению всех присутствующих, обещаю сделать все, что смогу. Как правило, дело бывает плевое, но раза два я и вправду не мог справиться — ни сам, ни с помощью Джима. Тогда я понял, что Сэм не просто начальник, но и классный программист. Оба раза он в тот же день находил ошибки в текстах программ и легко исправлял их за счет минимального редактирования. Мы с Джимом узнавали об этом из благодарственных писем по электронной почте, которые приходили из бухгалтерии в адрес нашего отдела — Сэм С. Льюис не покидал свой оффис, чтобы осведомить нас об этом.

Итак, я уселся за компьютер и, как всегда, включил монитор. Сам компьютер, который у меня стоит отдельно от монитора на полу, я не выключаю никогда. Во-первых, лень, а, во-вторых, некогда всякий раз ждать, пока операционная система снова загрузится. На этот раз, почему-то, система оказалась подавленной — в «спящем» состоянии, — и мне пришлось «разбудить» ее, щелкнув парой клавиш. Такой сбой иногда случается — как говорится, спасибо Биллу Гейтсу за его систему «Windows». Первым делом, я, конечно, вышел на Интернет. Хоть было все равно поздно, я посмотрел, как ведут себя акции, которые я собирался сегодня купить и продать. Биржа в Нью-Йорке открылась уже полтора часа назад, и акции, намеченные к покупке, уже поднялись в цене процентов на восемь. Это было приятно — все шло по плану, — но уже бесполезно. На всякий случай, а может, просто машинально, я попробовал связаться с моим постоянным адресатом, банком «Твенти ферст бэнк оф Аризона». К удивлению, я получил отказ от связи — скорей всего, тамошний компьютер поставили на регулярную, раз в две недели, получасовую профилактику.

Теперь-то я понимаю, что именно в тот момент я допустил чуть ли не главную ошибку, потянувшую за собой все остальные. По совокупности признаков, мне надо было немедленно связаться по крайней мере с еще одним адресом и кое-что изменить. Но за четыре месяца спокойной работы в Аризоне я ни разу не ощущал ни малейшей угрозы, и, откровенно говоря, утратил бдительность. Поэтому я просто пожал плечами — что ж, сегодня уже ничего не будет, надо было вставать раньше — и занялся очередной бухгалтерской программой. Как сейчас помню, эта программа никак не хотела расписывать по положенным графам расходы на оборудование кафедры молекулярной биологии, биохимии и биофизики.

Тем временем было уже хорошо за десять. Уже давно Сэм С. Льюис проследовал мимо моего кубика к себе в оффис, на ходу задав неизменный вопрос: «Как у тебя сегодня дела?» и услышав (а, может, и нет) вдогонку мой бодрый ответ: «О-кей, а как у тебя?». Уже первая девочка из бухгалтерии позвонила с первой жалобой на сбой системы. Джим был в отпуске, поэтому мне пришлось с грехом пополам самому объяснить, что проще всего компьютер сначала выключить, а потом снова включить. Уже я начал подумывать, не пора ли выпить чашечку кофе — неведомыми судьбами в университетский кафетерий попал итальянский кофейный автомат, готовивший настоящий кофе, а не обычную американскую бурду. И вдруг, прямо как в кино, дверь в оффис Сэма распахнулась — обычно он, против американских правил, держит ее закрытой — и сам Сэм появился на пороге. Одновременно в другую дверь, из коридора, шагнул джентльмен ростом не менее шести футов и весом не менее двухсот двадцати фунтов, одетый в тщательно выглаженную черную полицейскую форму. Оба они, джентльмен и Сэм, решительно направились в мою сторону.

Вдвоем, Сэм и полицейский производили внушительное впечатление. Сэм С. Льюис тоже мужчина видный, фунтов на двести. По контрасту, он был одет в светло-песочный, почти белый костюм со строгим галстуком в тон костюму. Но его лицо над белой рубашкой вполне гармонировало с формой полицейского — оно было таким же матово-черным. На какой-то момент мне показалось, что ко мне приближаются, с разных сторон, позитив и негатив одной и той же фотографии.

Дело в том, что мой непосредственный начальник, Сэм С. Льюис — негр. Или афро-американец, как они почему-то решили себя называть. Или черный, как говорю я сам, даже когда говорю по-русски. Нейтральное русское слово «негр» звучит слишком похоже на оскорбительное английское «ниггер», а я вовсе не хочу прослыть расистом. Хотя, конечно, «черный» — это не вполне точно. Черные в Америке бывают очень многих оттенков, от практически желтого до абсолютно черного, такого, как у Сэма.

Впрочем, когда Сэм и полицейский сошлись и нависли надо мной в моем кубике, стало заметно, что негатив и позитив все-таки отличаются. Полицейский широко и слегка покровительственно улыбался, а Сэм был скорее мрачен. Не взглянув на полицейского, Сэм произнес: