Андроиды срама не имут - Евгений Лукин

Кроме того, мне очень не понравилось упоминание свалки. Ни о какой свалке мы с Кариной Аркадьевной, помнится, не договаривались. Надеюсь, что это тоже местный прикол…

А вот совет Алексея меня, честно сказать, поразил. Неужели и впрямь можно проникнуть в мысли негуманоида? Правда, Вадим говорит: вранье… Может быть, и вранье. Но надо попробовать. Обязательно надо попробовать…

Глава 8. Страхи

Она меня не любит. Мало того, она меня, оказывается, боится до судорог. Пока просто командует, этого не заметно. Но потом ее пробивает — и начинается пресловутое кипение рыбьей стаи: лианы бурлят, отсверкивают тусклым серебром, шарообразность утрачивается — мечется моя Мымра и приседает, как дерево под ветром…

Сначала грешил на собственную впечатлительность: мы ведь очень сильно зависим от чужих слов. Лёха наплел, я поверил — и, глядишь, взаправду померещилось. Однако потом мало-помалу в истериках Мымры стали угадываться некие вполне конкретные образы. Когда такое произошло впервые (с седьмой или с восьмой моей попытки вникнуть), я по привычке принял эти образы за приказы. Нечеткие, невнятные, почти нечленораздельные. Но дело было даже не в нечеткости их, а в самой сути. Мне предлагалось (а может, и запрещалось) сделать что-то страшное: сжечь Мымру, например… Аж мороз пробрал — вдоль голого хребта.

И лишь потом я сообразил, что никакие это не приказы и не запреты, а просто страхи. Она меня боится. Оказывается, Володенька Турухин смертельно опасное существо!

Зачем тогда покупала? Зачем выводит из себя дурацкими своими причудами? Адреналину не хватает?

Собирался спросить у Лёхи, однако не случилось. Каждый раз когда мне выпадал досуг, зеленоглазый коллега, как нарочно, был при исполнении. И я подошел к Вадиму.

— Слушай, — сказал я ему. — У тебя с лохматым твоим отношения нормальные?

Он чуть не вздрогнул и посмотрел на меня с подозрением.

— А в чем дело?

Я растерялся. Уж больно агрессивно это прозвучало.

— Так… интересуюсь…

Секунды две Вадим проедал меня глазами, потом, видно, понял, что издевки в моем вопросе никакой не содержится, и малость расслабился.

— Н-ну… непросто… — уклончиво ответил он. — Придирчивый очень, требовательный…

— А я думал, Мымра у меня придирчивая…

— Сравнил! — Вадим высокомерно усмехнулся. — В каком-то смысле с Мымрой тебе повезло. Четкости исполнения не требует, повторять не заставляет. Отработал абы как — и гуляй…

В голосе старожила слышались покровительственные нотки.

— Знаешь, — признался я. — Пугливая она у меня какая-то.

Не понял, уставился.

— А кого ей пугаться?

— Меня.

— Тебя? — переспросил он. — А ты кто такой, чтобы им тебя пугаться? Это высший разум! Мы для них все равно что букашки… Для них Обмылок — букашка!

— Да видишь ли… — И я имел неосторожность поделиться недавними своими впечатлениями. С кем-то же надо было поделиться! Вадим глядел на меня, словно прикидывая, кто перед ним: лжец или псих? Третьего варианта, я так понимаю, было не дано.

— Ты… завязывай с этим… — выдавил он наконец. — Лёха тебе такого наврет… Мозги вспотеют!

— При чем тут Лёха? Я собственными глазами видел! То есть не глазами, а… Ну, понятно, короче! Что ж это, глюки?..

— Глюки, — уверенно подтвердил Вадим. — И чем больше будешь приглядываться, тем больше будет глюков…

Может, он и прав. Было у меня в детстве такое развлечение: уставишься на пятнышко или на сучок в доске — и рано или поздно вытаивает из него человеческое лицо, птичка, словом, что-нибудь вполне постижимое рассудком. Случалось мне встречать людей, утверждавших, будто знают, в чем смысл жизни. Жутко представить, сколько времени пришлось им точно также пялиться на окружающую действительность, пока этот смысл не возник.

— Вообще осторожнее с ним, — предупредил Вадим. — Он тебе насчет свалки не впаривал еще?

— Нет…

— Не верь. Свалка — это не для нас. Это для настоящих андроидов!

— А не перепутают?

Старожил разволновался, В широко раскрытых глазах его проглянуло беспокойство, а то и страх.

— Как перепутают? — закричал он. — Как вообще можно перепутать?

— Как-нибудь… — пробормотал я, оробев.

— Это высший разум! — несколько даже угрожающе повторил Вадим. — Как он тебе перепутает?

— Да я не про лохматых, я про Обмылка. На свалку-то, наверное, наладчик отправляет…

При упоминании имени наладчика мой собеседник скривился. Не ладили они с Обмылком.

— Хрен он меня отправит, — мрачно сказал Вадим. — Я свои права знаю…

Да, такой человек, наверное, и в аду будет знать свои права. Такого не наколешь. Восемь часов на раскаленной сковороде — и ни минутой больше.

— Ты настоящего андроида хоть раз видел? — спросил я.

— Откуда?!

— Они вообще бывают?

Вадим моргнул несколько раз подряд. Впервые на моей памяти.

— Н-ну… а как же?.. Это в нашей мути их нет, а так… Конечно, бывают! Мы ж под них косим…

Да, пожалуй, именно Вадим первый произнес при мне это слово. Муть. Так, оказывается, мои сослуживцы именовали меж собой наш сумеречный мирок.

— Короче, я тебя предупредил, — хмуро подвел он черту. — Уши с Лёхой не развешивай…

А я думал, здесь одна Лера взахлеб завирается…

— Вадик, а как на твой взгляд… Что мы тут делаем?

Он покосился на меня, как на идиота.

— Работаем.

— Я понимаю… Но делаем-то мы что?

Совсем оторопел.

— Ты что, сам не знаешь, что делаешь?

— Да знать-то знаю… Зачем?!

— Свихнуться хочешь? — грозно спросил Вадим. — Так тут это запросто! Если каждый будет спрашивать зачем, это что будет? Приказали — выполнил! Зачем… Изучают нас, понял?

— Кого нас? Мы же не андроиды, мы даже не контрафакт!

— Ну и что? Они-то этого не знают…

— А зачем андроидов изучать? Возьми инструкцию, прочти — все дела!

— Да, может, они только прикидываются, что не знают…

Так. По-моему, разговор пора прекращать. О чем свидетельствуют истово раскрытые глаза собеседника? О том, что собеседнику все в этой жизни понятно и, стало быть, не о чем толковать. Ну, подумаешь, каждая последующая фраза противоречит предыдущей… Это, братцы вы мои, чепуха. Лишь бы голос уверенно звучал…

Потом его вызвали на службу, и я, поколебавшись, последовал за ним — посмотреть, настолько ли строг его лохматый, как о нем недавно говорилось.

Муштровали Вадима долго. Знаете, по-моему, или он сачкует, или просто не слишком сообразителен. Приказы ему лохматый выдавал едва ли не по складам — я, во всяком случае, читал их с легкостью, хотя и находился в двадцати шагах от негуманоида. Между прочим, очень терпеливый и выдержанный дядечка — ни разу из себя не вышел. А за Вадима просто неловко. Велят присесть — встает, велят встать — ложится.

Не зря на него Обмылок бухтит.

Я лежал на спине в предназначенной не для меня выдавлине и, откинув до предела крышку футляра, созерцал низко нависшую пухлую муть, где подобно бабочкам играли в чехарду две небольшие медузы. Думал о Мымре. Может, она действительно женщина? Мне ее жалко уже становится — до того боязлива. Но и я тоже хорош!.. Это же надо было такое отколоть: там лианы вовсю бурлят, страхи мерещатся, а мне взбрело в голову успокоить, чуть ли не по щупальцу погладить. Сделал, короче, шаг вперед. Без команды. Вмиг исчезла. Тут же появился Обмылок, отчехвостил на все корки. Оказывается, подходить ближе положенного расстояния — ни-ни! Спросил почему, услышал в ответ «по кочану» и был отправлен на нечестно заслуженный отдых. Вирусы щелкать. Надо полагать, Мымра после такого потрясения не скоро еще в себя придет…

Вскоре задремал. Я уже привык к здешнему режиму: часа четыре спишь, часа четыре бодрствуешь. А может, и не четыре, может, пять — какая разница!

Разбудил меня хорошо поставленный мужской голос, неистово и самозабвенно скандировавший:

Толпами автоматытопают к автоматам,сунут жетон оплаты —вытянут сок томатный…

Ошалев, я вскинулся над бортом своего футляра и увидел Лёху. Тот простер руку и продолжал с еще большим надрывом:

Некогда думать, некогда!В офисы, как вагонетки!Есть только брутто, нетто —быть человеком некогда!..

Замолчал, одарил насмешливым взглядом.

— Андрей Вознесенский, — пояснил он. — Доброе утро…

Должно быть, у него было два совершенно разных голоса: одним он говорил, другим декламировал.

— Привет… — отозвался я и выбрался из футляра.

— Мне сказали, ты меня искал.

— Искал… — Я провел ладонью по голобровому лицу и проснулся окончательно. — Короче… сделал, как ты говорил…