Никто - Том Пиккирилли

Он сел на задние ряды скамеек и стал наблюдать. Это было его обычное место. Всегда. Это место было предназначено для него, даже когда он ещё не родился. Миру нужны такие отцы, которые смотрят, подбадривают и запечатляют в памяти процесс совершенствования своих дочерей.

И в то же время ему было противно находиться здесь, он чувствовал, как тот, кем он был раньше, опять начинает огорчаться и злиться. Он ненавидел сам себя и ненавидел систему, которая вынуждала этих девочек любой ценой завоёвывать награды. Его дочь ломала пальцы на руках и ногах, у неё были растяжения спины, сухожилий и мышц, ей даже приходилось лечить позвоночник. А однажды она так упала с бревна, что чуть не свернула себе шею.

Крайер закрыл глаза и увидел всю её боль и всю её гордость. Он простонал, давая выход нахлынувшим чувствам, и сам себе удивился.

Тренера по гимнастике звали Резник. Он услышал, как девочки зовут тренера Резника по имени, и увидел высокого, жилистого мужчину, который вёл тренировку. Его руки помогали маленьким гибким телам выполнять болезненные и неловкие поначалу движения.

Крайер смотрел, как Резник тренирует девочку, которой на вид было не больше девяти-десяти лет. Крайер подумал, что она ещё слишком маленькая, чтобы посвятить этому виду спорта большую часть своей жизни. Он всегда так думал. Он думал об этом каждый раз, сидя на собраниях родительского комитета, на школьных собраниях, на всех мероприятиях. Игры, отборочные соревнования, турниры, тренировки. Страдания дочери, её плач по ночам. Она жаловалась на боли в спине, будто девяностолетняя старушка. И всё же она всегда возвращалась в зал, чтобы снова мучить себя, испытывать своё тело на прочность.

Теперь он смотрел, как десятилетняя девочка изящно идёт по гимнастическому бревну, подпрыгивает и приземляется на узенькую поверхность полированного дерева, шириной не больше десяти сантиметров. Сколько раз его дочь падала с этого бревна и вновь взбиралась на него? Две тысячи раз? Пять тысяч?

Са Кок.

Без видимых усилий, девочка кружилась, прыгала и изгибалась так грациозно, что Крайер чувствовал, будто тоже двигается. Его руки были засунуты в карманы, но он слышал, как хлопает ими, слышал собственный голос, подбадривающий спортсменку, несмотря на все свои страхи и сомнения. Прыжок, приземление на бревно, затем ещё прыжок, и ещё один ‒ каждый прыжок отдавался вибрацией у него в груди.

Ска Ок.

Крайер опустил глаза и увидел, что держит в руке нож. Интересно, почему он достал его.

Саа Скоо.

Девочки продолжали выгибаться и растягиваться на матах, крутиться на перекладинах, балансировать на бревне, прыгать через коня. Бег. Прыжок. Кувырок. Подъём ‒ и… Ско Ок.

‒ Соскок, ‒ сказал Крайер.

Он увидел парня, выпрыгивающего в окно. Тот перемахнул через подоконник тем самым ловким движением, которое запечатлелось в памяти Крайера и с тех пор постоянно напоминало о себе.

Тренер по гимнастике. Резник.

Соскок.

Крайер встал со скамьи и посмотрел на него ‒ на «болтушку Кэтти» ‒ на человека, который убил его жену и дочь, а затем вонзил в него нож.

33

Время не имело значения. Он подождал, пока девочки закончат тренировку и уйдут принимать душ. Потом наблюдал за тем, как Резник свернул маты, убрал коня и направился в свой кабинет, расположенный в углу зала. Парень или не замечал присутствия Крайера, или просто игнорировал его. В любом случае, ему было всё равно. Ещё один признак в пользу того, что Резнику было плевать на безопасность девочек. И кто из них был бóльшим психом?

Крайер следовал за ним.

Ещё только предприняв первые шаги в поисках убийцы, он уже знал, что в конце миссии его ждёт разочарование. Вся эта затея не могла принести никакого удовлетворения. Он чувствовал, что его месть ничего не даст ему. Неважно, сколько крови прольётся в следующие несколько минут: это не сможет смыть то горе и ту боль, которые уже произошли. Это не вернёт его к нормальной жизни. Это не поможет ему вспомнить свою семью. Так было всегда, но он предпочёл закрыть на это глаза. Месть стала смыслом его жизни, потому что больше ему нечего было делать.

Когда понимание обрушилось на него, он не удержался и глубоко вздохнул. Резник повернулся на шум, не успев даже открыть дверь в кабинет.

‒ Я могу вам чем-нибудь помочь? ‒ спросил Резник.

Вопрос с подвохом.

Наконец Крайер стоял лицом к лицу с человеком, который отнял у него всё, включая самого себя.

Теперь, глядя на Резника, он стал лучше понимать себя прежнего, а не этого психопата, «болтушку Кэтти». Он был маленький, подтянутый, обычный, пустой. Совершенно ничем не примечательный. Крайер даже не мог подобрать слов, чтобы описать этого человека, таких было десятки миллионов. И именно он напал на него. Он следил за ним. Он взял над ним верх. Он разговаривал с его дочерью, в то время как его жена кусала язык и глотала собственную кровь, пытаясь сорвать с лица скотч. Именно он залез в его дом, а затем выпрыгнул в окно. Именно ему Крайер не смог помешать.

Если бы тот толстый неудачник, игроман и алкоголик, которым Крайер был когда-то, не умер, он бы тоже захотел воткнуть нож в этого урода.

‒ Прошу прощения? ‒ сказал Резник, входя в кабинет и включая свет. На выложенной плиткой стене под самым потолком было вентиляционное отверстие. Издалека доносились разговоры девочек, принимающих душ.

Может быть, это его и толкнуло. Один-единственный осколок боли попал ему в мозг и свёл с ума. Он сидел за своим столом, слушал смех девочек и думал об их телах, об их медленном превращении в женщин. Кто знает? Мужчин сводило с ума и меньшее.

‒ Зачем ты это сделал? ‒ спросил Крайер. Его голос был безэмоциональным и усталым.

‒ Что?

‒ Зачем ты это сделал?

‒ О чём вы говорите?

‒ Ты знаешь, о чём я.

‒ Знаю? Что вам от меня надо?

‒ Ты знаешь, что мне надо. Ты знаешь, кто я такой.

‒ Неужели?

Это могло продолжаться долгие часы, дни, годы. Тренер, спортсмен, обучающий молодых спортсменов, такой обычный, ничем не примечательный, какой угодно ‒ только не нормальный. Человек, который просто хотел поговорить, потому что слишком часто оставался наедине с тем, о чём говорить нельзя.

Крайер сказал:

‒ Знаешь, существуют «горячие линии».

‒ «Горячие линии»? ‒ Резник непонимающе улыбнулся и коротко рассмеялся. ‒ Что за чушь вы несёте?

‒ «Горячие линии», куда можно позвонить, чтобы поболтать. Правда, минута стоит пару баксов, дороговато, конечно, но всё же лучше, чем то, что сделал ты. Я так думаю.

‒ Что здесь происходит, чёрт возьми?

Крайеру казалось, что нужно дать Резнику понять, что всё могло быть иначе. Что у людей всегда есть выбор, даже когда кажется, что выбора нет.

‒ Ты мог поговорить со мной, но, думаю, тебе было бы этого мало. Но у меня было время. У меня было полно свободного времени. Ты мог бы прийти, и мы бы сыграли в видеоигры. Если тебе нужен был друг. Мы заказали бы пиццу.

‒ Пиццу? Что вы несёте…

‒ Я бы стрелял у тебя сигареты. Мы пошли бы к пруду и смотрели на рыбок. У тебя был выбор. Ты мог бы поговорить со мной. Ты знал, кто я такой. Ты следил за мной. Но этого тебе было мало. Господи, почему ты просто не избавился от меня? Почему не включил меня в свой план? Со мной было бы проще всего. Я не был сильным. Я не смог бы сопротивляться. А они сопротивлялись, ‒ в глазах мужчины блеснуло понимание, похоже, он начал узнавать его. Но он не испугался. Может быть, его этим не испугать, но Крайер должен был попытаться. ‒ Но, думаю, тогда ты не получил бы должного удовлетворения. Для тебя не было никакой радости в том, чтобы убить слабого мужчину. Ты предпочитал сильных женщин. Ты и сейчас предпочитаешь сильных, энергичных девочек.

Резник начал пятиться назад, к своему столу, бормоча «Я… Я…»

‒ Ты даже не можешь этого отрицать. Тебе слишком стыдно, чтобы ты попытался хотя бы поспорить. Для болтушки Кэтти ты не очень-то разговорчив, мать твою!

Крайер подошёл ближе, в воздухе нарастало напряжение. Он подумал: наши сердца сейчас бьются в одном ритме. Было что-то ещё, что должно было быть правдой. Что казалось ему правдой. Казалось, Резник всё понял, и его лицо больше не выражало смущение. Он взял себя в руки. Признал, что деваться некуда.

‒ Убийцы не останавливаются на одном преступлении, ‒ сказал Крайер. ‒ Где-то ещё есть тела, которые до сих пор не нашли?

‒ Да, есть, ‒ ответил Резник.

‒ Ты ведёшь дневник? Собираешь трофеи с жертв? У тебя есть тайник, который копы обнаружат, если придут в твой дом с обыском?

‒ Да.

‒ Хорошо. Когда я плачу, то только во имя этого.

‒ Что бы это ни значило…