Дети Богов и Воинов - Шона Лоулес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отвернулась, не в силах и дальше смотреть ему в глаза: они слишком напоминали глаза нашей дочери. Можно сколько угодно мечтать, чтобы все сложилось иначе, но прошлое по-прежнему лежало на наших сердцах тяжелым грузом. Стиснув зубы, я откинулась на спинку стула.
– Я любила Ифу такой, какой она родилась.
Томас закрыл книгу и подсел ближе.
– Помоги мне воссоединить дары. Хватит прятаться. Мы еще молоды. Если захотим, у нас родятся другие дети – дети, которые продолжат наш род.
Его длинные пальцы обвили мои, и я почувствовала их силу и жар. Когда он дотрагивался до моей кожи, я понимала, что его любовь ко мне не исчезла. Но куда же делась моя? Она накатывала волнами, словно морской прилив. Иногда захватывала меня с головой, а иногда от нее хотелось бежать. Горе – убийца чувства. В этот момент мне было нечего дать Томасу.
– Мне нравится жить среди гор, – еле слышно прошептала я. – Я еще не готова вернуться в крепость.
Томас обхватил мою ладонь еще крепче:
– Нельзя вечно оставаться отшельницей. К тому же это опасно.
– Волки защищают меня от смертных.
– Твой дом здесь, Фоула. – Он сжал мою ладонь с такой силой, что мне пришлось посмотреть в его глаза. – Отец привел тебя к нам, когда тебе исполнилось двадцать, а теперь тебе сто пять лет. Я не единственный, кто тебя ценит. Однажды ты можешь даже стать верховной целительницей. Ты должна постараться оставить горе в прошлом.
Мне было нечего ему предложить, кроме молчания. Оно тянулось, пока Томас не отпустил мою руку и не похлопал меня по плечу.
– Я устал. Думаю, тебе пора.
Меня придавило невыносимой тяжестью – незримой, неподъемной. Со мной нередко случалось такое, но, как правило, в моменты одиночества. Ощущение зародилось в груди и распространилось по всему телу: не резкий разрыв или порез, а неспешное отслоение легких от ребер, которое становилось все более болезненным с каждым новым вдохом. Тело невероятно потяжелело, даже язык. Мне нужно уйти отсюда.
– Доброй ночи, Томас. – Я устремилась к лестнице.
– Я сделаю для Роунат все, что смогу.
– Спасибо.
Я свесила ноги в люк и начала спускаться, больше не глядя на Томаса. Я не хотела, чтобы он заметил слезы, струящиеся по моим щекам.
Когда я вернулась в крепость, из окон доносились громкие голоса. Собрание было в самом разгаре, но с меня было довольно разговоров на сегодня. Я скользнула внутрь через боковую дверь и сумела добраться до своих покоев, не попавшись никому на глаза.
Раздевшись и надев ночную рубашку, я легла в постель рядом с Роунат. Сестра развернулась и обвила меня руками, прижимаясь ко мне тяжелым животом.
– Не грусти, Фоула, – прошептала она.
– Если бы я могла, – прошептала я в ответ. – Скорбь пожирает меня изнутри. Я не знаю, как ее побороть.
– Это нормально. Ты тоскуешь по Ифе, как и мы все.
– И ты тоже? – всхлипнула я. – Тогда зачем ты так с собой поступила? Как могла взять в любовники смертного и зачать от него ребенка, который однажды разобьет твое сердце? Тебе придется смотреть, как он умирает: так же, как я смотрела на Ифу. Под конец она даже не узнавала меня.
Роунат стиснула меня сильнее, и я прижалась щекой к ее плечу. Мы обе молчали. Не существовало ни слов, способных передать глубину моего отчаяния, ни слов, способных принести утешение. Я лишь надеялась, что меня скоро сморит сон.
Вскоре дыхание Роунат выровнялось, став спокойным и медленным. Я почувствовала, как живот сестры упирается в мою ногу, и осторожно погладила пупок. Новая жизнь шевелилась у нее под кожей: сначала локоток, потом коленочка. Я закрыла глаза и применила дар. Ребенок самозабвенно и счастливо перекатывался в утробе. Точь-в-точь как Ифа, когда я ее вынашивала. Я так часто прикасалась к дочери с помощью дара, что Томасу приходилось напоминать мне о еде.
Вздохнув, я убрала руку с живота сестры.
Я поняла, что не засну с таким беспорядком в голове. На цыпочках прокравшись к сумке, я вынула снотворное, которое Томас сварил для меня в прошлом году, и одним глотком осушила сосуд с синей жидкостью. Комната поплыла перед глазами, а рой мыслей в голове утих. Я воспринимала уже не чувства, а лишь звуки.
Дыхание двух женщин, биение трех сердец и ветер.
Дублин, 992 год
Гормлат
Ситрик стоял за главным столом королевских чертогов.
Это я сказала сыну, что люди должны чаще видеть его на почетном месте, понадеявшись, что у него хватит ума не улыбаться приятелям. Время открытых притязаний на королевский трон Дублина еще не настало. Сначала Ситрику нужно завоевать поддержку народа.
Ситрик приковал немало взглядов, но внимание принадлежало не ему одному. За королевским столом также стояли Харальд и Дугалл, два старших сына Амлафа, а еще Ивар из Уотерфорда, приехавший на похороны Глуниарна. Прибывшие с ним воины – целая сотня – терпеливо замерли в дальнем конце зала и ожидали начала собрания вместе со всеми. Ивар не имел прав на дублинский трон, но правители не приводили в чужой город такую дружину, только чтобы пролить слезу над погребальным костром. Впрочем, пока он тоже выжидал. Трон пустовал. Никто не осмеливался его занять – по крайней мере, до похоронной церемонии, посвященной усопшему королю.
Оставаясь в задних рядах толпы, я улавливала все слухи и перешептывания, доносившиеся с передних. Впрочем, с тех пор как после пира обнаружили тела Глуниарна и Эгиля, ничего не изменилось. Великий правитель, умерщвленный завистливым племянником-ублюдком. Да прольются слезы богов.
Наконец двери зала закрылись, и разговоры стихли.
Жена Глуниарна, Мор, поднялась на ноги. Ее руки дрожали, а бледные щеки за три дня рыданий опухли и покрылись ярко-розовыми пятнами. Она возложила одну руку на тело покойного мужа, а вторую опустила на плечо Гиллы, своего двенадцатилетнего сына. Медленно подняв голову, она устремила взгляд на собравшихся.
– Глуниарна должно похоронить по-христиански.
Все ирландцы согласно закивали, а скандинавы заулюлюкали и зашипели. Полукровки молча выжидали, какая из сторон приведет наиболее убедительные доводы.
– Муж сам попросил священников крестить его в реке Лиффи, – упрямо продолжала Мор, не обращая внимания на поднявшийся гам. – Он принял Иисуса всей душой. Я верю, что он предпочел бы христианское погребение, дабы его душа нашла упокоение на небесах.
