Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если ты намерен драться с Эйриком, то Логи тебе только помешает, – ответил Мистина. – Он у него два лета прожил, это больше его дядя, чем твой. Мой отец когда-то хорошо знал эти края, часто здесь бывал.
Но сейчас Свенельд жил в земле Деревской, где его слава, властность и решительность были необходимы для поддержания мира.
Дождь все моросил. Сидеть у костров, загороженных от дождя щитами и пологами, охоты не было, и свободные от дозоров с приходом темноты разошлись по своим влажным подстилкам. Отдав башмаки оружничему, чтобы попытался подсушить немного, Ингвар улегся у себя в шатре, укрылся парой плащей. В шатре висел запах влажной шерсти, ложе из елового лапника было не из мягких, но Ингвар был настоящий походный вождь, не то что Роман цесарь, давно забывший, как это – самому ходить на войну. Ему было сухо и почти тепло, а значит – удобно. Такие мелочи, как влажный полог шатра, его не смущали, но угнетала тревога неведения. Он почти ничего не знал о тех краях, где находится, знал только то, что ему рассказывали бывавшие здесь торговые люди из Хольмгарда. Мерямаа уходит куда-то на восток и на север, где упирается в Утгард и в самый Ётунхейм. Эйрик, владыка этих краев, был в его глазах все равно что конунг Утгарда, способный одолеть самого Тора. Вот так они и будут идти, идти, пока не упрутся в его жилище с оградой из копий. Стены там из змей, полы – из грязи, кругом чудовища… Но что делать – Ингвар не мог стерпеть мысли, если оставит своему сыну меньше владений, чем получил от отца. Его отец Олав, его дед Тородд собирали дань с Мерямаа, и сам Тор не убедил бы его отказаться от этого права.
Из-за полога долетал стук топора, треск ломаемого дерева, негромкие голоса. Снаружи стемнело, и шатер заполняла непроглядная тьма. Постепенно Ингвар погружался в сон. Вздрогнул: почудилось, будто кто-то зовет его по имени. Ингвар открыл глаза, поморгал во тьме. Свободный телохранитель, чья очередь была спать, посапывал на другой стороне шатра. Ингвар снова закрыл глаза, осторожно перевернулся на другой бок, расправил плащ над собой. Сознание поплыло, и снова ему послышалось: «Ингвар!» Снова он открыл глаза. Это был повторяющийся сон, как бывает у больных или у тех, кому нужно встать и что-то сделать, и эта необходимость борется с сонной истомой, перенося нужные действия в область сна. В таком сне ты раз за разом встаешь и идешь куда-то, потом опять обнаруживаешь себя лежащим, и снова встаешь…
– Ингвар! – тихо прогудело у полога шатра.
Ётуна мать! Кто здесь может звать его по имени? Даже Мистина на людях говорит «конунг».
Откинув плащи, Ингвар встал на колени, протянул руку и поднял полог шатра.
Снаружи была глухая тьма – ни света костра, который должен быть в несколько шагах перед входом, ни других шатров, ни людей. Только густо-синее небо с редкими звездами в разрывах облаков, а впереди – нечто вроде огромной, совершенно черной дыры…
– Я здесь, – сказал тихий низкий голос, прямо из этой дыры. – Выйди, поговори со мной. Не бойся.
«Не бойся?» Ингвар даже не помнил, когда слышал такие слова, обращенные к нему – так давно никем не допускалось даже мысли, что он, конунг и вождь, может чего-то бояться. Даже когда «влажный огонь» в Босфоре горел на его груди, и тогда никому не пришло бы в голову, что он испугается.
Голос был Ингвару незнаком, но звучал так уверенно, будто говорящий имел право вызвать князя киевского для беседы глухой ночью. Ингвар, пригнувшись под мокрым пологом, вышел из шатра… и сел наземь, ноги под ним подогнулись сами.
Снаружи его ждал… Ингвар молча рассматривал это существо, понимая: его посетил дух. Ночной гость имел вид огромного медведя – даже сидя на земле, он был выше человеческого роста. Во тьме он выглядел как живая черная гора, и только глаза его светились на морде, как два красных угля.
Ингвар был храбрым человеком и не привык чего-то бояться, поэтому сейчас изумление его намного превысило страх.
«Ты кто?» – хотел он спросить, но губы отказывались повиноваться, будто окаменели.
Однако ночной гость его услышал.
«Я – Эйрик, конунг Мерямаа, Эйрик Берсерк, сын Анунда, брат твоей матери Сванхейд».
«Чего ты хочешь?» – так же мысленно ответил Ингвар.
Его ничуть не удивило, что Эйрик явился к нему в облике огромного медведя. Мать говорила о нем – «упрямый старый медведь». Ингвар лишь ощутил трепет – не страх, а благоговение, вызванное чувством близости божества. Конунг этого лесного края очень даже мог иметь подобный облик.
«Рассказать тебе кое-что. Я знаю, что ты прислал сюда этих варягов, надеясь, что они разобьют меня, а тебе останется прийти и вступить во владение моей землей, не утруждаясь сражениями с близким родичем»…
«Тень выдал», – мелькнуло у Ингвара в мыслях.
«Конечно, выдал, ему ведь, как и всякому, ближе всего свое собственное благо. Как говорил Хникар:
Благо свое
Всякому ценно,
Смертному жизнь
Дороже сокровищ.
А рассказать тебе я хочу вот что. Известно ли тебе, кто такие вирд-коны?»
«Вирд-коны?»
Ингвар помнил разговор с матерью, когда она объяснила, почему ему не следует причинять никаких обид Хедину сыну Арнора и его сестре, ибо их мать – чародейка, держащая в руках не чью-нибудь, а его собственную нить судьбы. В том разговоре она и назвала Эйрика старым медведем.
«Известно ли тебе, кто твоя вирд-кона?» – спросил медведь.
Во тьме Ингвар не видел, как шевелится его пасть, и низкий голос, казалось, вливался ему в уши прямо из окружающей тьмы.
«Да. Известно. Это женщина по имени Снефрид… Она ведь живет здесь, в Мерямаа?»
«Именно так. Она живет здесь. Я знаком с нею дольше, чем ты живешь на свете, потому что она – и моя вирд-кона тоже. Мы с тобой связаны не только кровью, но и нитью норн. Снефрид могла бы оборвать нить любого из нас, когда пожелает, но она не станет помогать никому. Ни мне, ни тебе. Если ты так жаждешь власти, что готов пренебречь кровным родством – можешь назначить мне битву. Я хоть и стар, но не уклоняюсь от боя, и предпочту пасть в сражении, чем уступить то, что считаю своим. Но ты – сын моей сестры, а Сванхейд – достойная женщина. Пока еще не случилось непоправимого, я должен тебя предостеречь. Наши нити связаны. Оборвавшись, моя нить оборвет и твою. Если ты убьешь меня, то и сам проживешь недолго. А когда ты умрешь, мой род окажется в более выгодном положении. У меня четверо сыновей, и все они уже взрослые. Твой сын еще слишком мал, чтобы взять дела в свои руки. Твои братья предпочтут помириться со мной. Твоя жена выйдет за другого, твоя держава распадется, и все будет так, как было, когда я сюда прибыл: наследники Олава правят на севере, наследники Хельги Хитрого правят на юге. Думай сам, нравится ли тебе это и не больше ли ты потеряешь, чем приобретешь. Вот все, что я хотел тебе сказать».
На глазах у Ингвара черная гора пошевелилась – медведь встал на четыре лапы, готовый уйти.
«Но есть еще одна плохая весть для тебя, – добавил он, обернувшись, и Ингвар снова увидел в ночи
