Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

не взбредет в голову пойти вызвать Мелеагана, которого я же и снабжаю оружием.

Хозяин дома, который прислуживал за столом, сказал спесивому рыцарю:

– Сир, наш рыцарь недавно проделал долгий путь; в эти последние дни он совершил великие подвиги; он выдержал испытания, бывшие препоной всем прочим у входа в страну Горр; как-никак он сильно нуждается в отдыхе.

– Ну, так пусть остается здесь и пойдет искупается! Это отмоет его от телеги. Я так и знал, что он откажется.

От этих слов кровь бросилась в лицо Ланселоту:

– Будет вам ваш желанный поединок. Ратные дела, совершенные мною, не помешают мне научить вас, может ли телега испортить доброго рыцаря.

Он не мешкая надел опять свои доспехи, сел верхом и направился к указанной пустоши. Вот оба бойца расходятся и стремглав бросаются друг на друга. Первые удары попадают в щиты; глефа рыцаря ломается первой, глефа Ланселота прободает щит, вонзается в руку и прибивает ее к груди надменного бойца; тот тяжко падает с коня. Ланселот без промедления покинул седло: пока тот силился подняться, он устремился к нему, подняв меч и прикрыв голову щитом. От первого же удара по шлему противник покачнулся на ногах.

То был бравый рукопашный боец, и он рубился изо всех сил, хотя и отступая шаг за шагом. Наконец, ослабев от усталости, он упал на руки; удар ногою распластал его по земле, и Ланселот стал коленом ему на грудь, сорвал с него шлем и откинул забрало.

– Пощады! – взмолился побежденный.

– Я тебе ее дам при одном условии, при том, что ты сядешь в телегу.

– Ни за что! Лучше умереть.

В этот миг подъехала девица на резвом скакуне. Она опустила пелену, скрывавшую ее лицо, и, соскочив с седла, пала в ноги Ланселоту.

– Благородный рыцарь, сжальтесь над несчастной дамой!

– Сударыня, встаньте и говорите.

– Я у вас прошу, во имя Бога, голову этого рыцаря.

– Сударыня, – сказал Ланселот, поднимаясь, – я никогда и ни в чем не отказывал девице, если это в моих силах.

Он предполагал, что дама хотела сохранить побежденному жизнь, и удивился, когда она стала заклинать его всем, что ему дорого на свете, срубить тому голову.

– Так вы совершите правый суд над самым властным и самым вероломным из людей.

– Сир, – сказал рыцарь, – не верьте ей; это ненависть в ней говорит взамен любви, которую я питал к ней неизменно.

И вот Ланселот не знает, на что решиться. Будет величайшей жестокостью отказать в пощаде тому, кто ее просит; но не уступить мольбам девицы, заклинающей его именем его дамы, значит поступить против любви, носимой им в самом сердце. Он сказал побежденному:

– Сир рыцарь, я не обойдусь с вами так, как вы по глупости своей заслужили; но я не могу отказать этой девице. А посему выбирайте одно из двух: или сдайтесь на милость девицы, оскорбленной вами, или садитесь на коня и сражайтесь заново, со щитом, шлемом и глефой. Но если я вас одолею, я снесу вам голову.

– Ничего лучшего я и не желаю.

Этот второй поединок был короче первого. Повергнуть рыцаря было легко; и Ланселот спешился, отвязал шлем и, отрубив ему голову, выложил ее перед девицей.

– Благодарю! – сказала она с улыбкой, – лучшей услуги дамам вы никогда в жизни не оказывали. Да пошлет мне Бог случай отплатить вам за это благодеяние!

Она удалилась, держа голову за косы. На краю равнины был большой колодец, давно оставленный на милость жабам и ужам. Она бросила голову в него и, вне себя от радости, скрылась в лесу[296].

Это была сестра Мелеагана. Рыцарь, нынешняя жертва ее мести, ополчил на нее короля Бодемагуса и ее брата, поставив ей в вину оплакивание некоего рыцаря, которого он застал и убил безоружным. Не довольствуясь оным злодеянием, он позже норовил внушить ее отцу, что она пыталась отравить Мелеагана; и дабы оградить сына от ее жестокости, Бодемагус отослал ее в укромный замок, унаследованный ею от матери. И потому ее мучила жажда мести этому рыцарю, а тот донимал ее своей любовью, наводившей на нее ужас. Силясь его обмануть, она не отвергала его чаяний и обещала принять его притязания, если он согласится бросить вызов рыцарю, пришедшему освободить бретонских пленников. Она предвидела его поражение, и действительность оправдала ее надежды.

Скажем коротко, что, прежде чем добраться до Моста-Меча, Ланселоту пришлось еще отбиваться от засады Мелеагана. Он убил, ранил или обратил в бегство десяток рыцарей и целую шайку простолюдинов, вооруженных копьями и одетых в железные каски: их спрятали в лесу, через который должен был проезжать Ланселот, чтобы внезапно напасть на него и захватить.

CII

Река, через которую был переброшен Мост-Меч, протекала перед замком города Горан, куда препроводили королеву. Когда Ланселот появился поблизости, Гвиневра сидела опершись у одного из окон подле короля Бодемагуса: она уже знала, что некий рыцарь завершил череду испытаний, которые следовало преодолеть, чтобы вернуть изгнанникам свободу.

Ланселот смотрел на глубокие черные воды; потом, подняв взор, он заметил в башенном окне королеву.

– Что это за город? – спросил он.

– Горан, куда привезли госпожу королеву.

«Вот чудесная башня, – подумал он, – дай Бог, чтобы до исхода дня я нашел там приют!»

Он спешился и велел оруженосцам стянуть и укрепить проволокой полы и рукава его кольчуги. Его перчатки, ноги и шоссы намазали дегтем, чтобы сгладить стальное лезвие. Вслед за этим он препоручил своих спутников Богу; они с сожалением оставили его, уводя его коня и уходя дальше вдоль реки. Что до Ланселота, то, прежде чем начать опасный переход, он взглянул еще на башню, поклонился и осенил себя крестом. И вот, как был в шлеме, кольчуге и шоссах, с мечом на поясе и щитом на спине, он садится верхом на стальной клинок и ползет, как умеет. Но движется он медленно, орудуя руками, локтями и коленями. Кровь уже обагрила петли его кольчуги; но ни грозное лезвие меча, ни страх перед черными водами, бурными и глубокими, не в силах принудить его отвести глаз от башни; теперешняя боль для него ничто, когда он знает, что обретет награду на берегу. Наконец, продвигаясь мало-помалу, он коснулся земли. Тотчас появился простолюдин и спустил с цепи пару львов, издавших раскатистый рык. Ланселот утвердился на ногах, потом отошел к оконечности острого лезвия; там он позволил львам подойти и принялся раз за разом язвить их мечом: он думал пронзить их насквозь, но бока их смыкались, стоило клинку выйти наружу. Тогда,