Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

ее: вы совершили ложный шаг, и вам придется быть отважным вдвойне, чтобы завоевать ее.

Эти слова, произнесенные надменным тоном, внушили старику почтение к незнакомцу.

– Отпусти эту девицу, сын мой, – сказал он, – я тебе запрещаю оспаривать ее у того, кто выбран ею в провожатые.

Отец повторил свои настояния дважды; наконец, не сумев ничего добиться, он призвал нескольких своих людей, велел им задержать сына, и пришлось тому позволить Ланселоту забрать девицу.

– Ты знаешь, что я задумал? – добавил мудрый старец. – Чтобы судить о достоинствах этого рыцаря, поедем следом за ним сегодня и завтра. Если доблесть его велика, не бросай ему вызов; если же нет, отними у него девицу.

Сын был вне себя от злобы; но делать нечего, он повиновался отцовской воле.

XCVIII

Ланселот между тем увозил девицу, а вернее, следовал за нею вплоть до ворот старинной монастырской обители. Три послушника вышли им навстречу, как только заметили их: девица была племянницей одному из них, бывшему рыцарю. Ланселота повели в прекрасный покой, сняли доспехи. Немного погодя прибыл седовласый старик со своим сыном: обитель эта некогда разбогатела благодаря его предкам, и его приняли с великим почтением. На другой день Ланселот прослушал мессу Святого Духа и готов был отъехать, когда один из послушников спросил его, не для того ли он прибыл в страну, чтобы освободить бретонских изгнанников.

– Да; надеюсь, Бог укажет мне к этому путь.

– Так знайте, сир, что в доме у нас есть одно испытание, коему подлежит тот, кто отпустит на волю изгнанников. Угодно ли вам его испробовать?

– Разумеется, любезный брат.

Ланселот был по-прежнему в доспехах, кроме перчаток и шлема; его проводили на кладбище, где покоилось множество рыцарей, прославленных некогда перед Богом и в миру. Он увидел тридцать четыре мраморных гробницы, больших и добротных; самая богатая была накрыта плитой, запечатанной свинцом и цементом, толщиною не менее пье, длиною и шириною по три пье.

– Вот испытание, – сказал послушник. – Кто сумеет поднять эту плиту, тот и освободит пленников.

Ланселот без промедления уцепился руками за одну из сторон: он потянул на себя, поломал цементные и свинцовые швы и приподнял плиту выше своей головы. Он заглянул и увидел тело рыцаря в полных доспехах, держащего золотой щит с алым крестом, а на боку у него обнаженный меч, светлый и блистающий, словно его сию минуту начистили; кольчуга и шоссы белизной были подобны свежевыпавшему снегу. На шлеме была надета корона; ибо в те времена ни один рыцарь не бывал погребен, не облаченный в свои доспехи[291].

Ланселот разглядел письмена на гробнице; они гласили: «Здесь покоится Галахад, высокородный король Уэльский, сын Иосифа Аримафейского». Сей Галахад был избран королем Уэльса во времена, когда Святой Грааль переправили в Бретань; он и сменил изначальное имя Офелизы[292] на Уэльс. Ланселот долго держал поднятым этот камень; но когда хотел опустить его, то не смог. Он так и остался стоять стоймя, к превеликому удивлению всех, кто видел, как легко его было поднять.

XCIX

Сир рыцарь, – сказал послушник, – вы прошли испытание, и я в жизни не стану верить пророчествам, если пленники будут обязаны свободой не вам.

Ланселота препроводили обратно в храм, дабы воздать хвалу Господу. Выглянув в окно, он увидел, что из одного подземелья рвется наружу сильное пламя.

– Что это за огонь? – спросил он.

– Сир, – ответил брат, – это второе испытание, не менее чудесное, чем первое. Кто сможет поднять плиту, лежащую в том подземелье, тот займет погибельное место за Круглым Столом и тем самым положит конец временам приключений.

– Извольте показать мне эту гробницу.

– С удовольствием, сир; но это испытание не для вас: кому назначено исполнить первое, тому не дано завершить второе.

– Я все же попробую, что бы там ни было.

Брат проводил его к лестнице; он спустился и увидел в подземелье большую гробницу, охваченную языками пламени высотою с копье. Пристально осмотрев ее, он не смог себе уяснить, как достать до нее рукой, не обжегшись.

– Какая печаль и какая жалость! – воскликнул он и собрался вернуться наверх. Но, сделав три шага, он устыдился возвращаться ни с чем, спустился обратно, подошел к пылающему камню и уже простер к нему руки, когда из гробницы раздался голос:

– Горе тебе, если ты возложишь сюда руку! испытание это не для тебя.

Он посмотрел, ничего не увидел и спросил, что это такое может быть. Голос продолжил:

– Прежде ответь, для чего ты воскликнул: «Какая печаль и какая жалость!».

– Мне подумалось, что до сих пор меня почитали первейшим рыцарем на свете, а я обманывал весь свет: негодный я рыцарь, если поддался страху.

Голос ответил:

– Ты изрек и доброе слово, и дурное. Да, печаль для тебя узнать, что ты не совершеннейший из рыцарей; но вовсе не жалость, ежели лучшему из рыцарей будут присущи добродетели, тебе не свойственные. Едва он ступит в этот склеп, как угасит пламя, ибо никогда не ощутит ни малейшего жара сладострастия. Не то чтобы я желал оспорить твое достоинство; по части доблести и рыцарства никто не сможет превзойти тебя. Знай же, что грядущий мой освободитель будет со мною одной крови и сопряжен теснейшими мыслимыми узами с твоею собственною плотью. Это будет цвет всего истинного рыцарства. Ты завершил бы подвиги, ему предназначенные, когда бы не утратил это право через пыл сладострастия, присущий тебе, а также и во искупление греха, совершенного твоим отцом, королем Баном. Ибо он, будучи женат, разделил ложе с некоей юной девой[293]. Такова двойственная причина твоего неуспеха. Ты был окрещен под именем, какое будет носить упомянутый мною; но отец твой переменил его на Ланселота в память о короле Ланселоте, своем отце. Теперь ступай, дорогой кузен; тебе нет нужды оставаться здесь долее.

– Но мне хотелось бы знать твое имя, – спросил еще Ланселот, прежде чем выйти, – и за что ты сюда заключен. Ты умер или жив?

– Я тебе отвечу. Я племянник Иосифа Аримафейского, как сказано мною. Мы с моим сыном заслужили свои муки за двойной грех, нами совершенный. Имя мое Симеон; мой сын Моисей[294] заточен в Погибельной Палате, столь опасной для многих рыцарей. Когда бы не молитвы моего дяди Иосифа, мы были бы навеки прокляты телом и душою: благодаря ему Господь даровал нам спасение души взамен мук телесных. И я, и Моисей погребены в подобных могилах, где нам надлежит пребывать до тех пор, пока не явится