Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко

Впрочем, я не в претензии, Мануил и так оказался весьма щедр. Подарок его жены на мой вкус выглядит непонятно. Окружающие смотрят на образок с завистью, «папик» Григорий мне шепнул, что такой дар Василиссы — великая честь. Ну, ему виднее, он тут живёт.

Возвращаемся в трапезную, где ужин закончился, и начался концерт. Сначала выступил придворный хор, певший на греческом, в основном песни религиозного содержания. Песни были красивые, особенно «Агни Парфене» и «О деспота», но на мой вкус медленные и длинноватые. Следом выступил Жоффре Рюдель, который реально отжёг, спев «Эммануэль» и «Tombe la nege». Шедевры из будущего вызвали бурный восторг и греков, и латинян, включая Мануила с супругой, и нашу королеву. Трубадура три раза вызывали на бис, осыпали ювелиркой и деньгами. Сеньор де Блай был откровенно счастлив. В собственных глазах он наконец сравнялся с семьёй де Аргуэльяс, и даже обошёл их, покорив самый блестящий двор христианского мира! Наконец, концерт закончился, и все потянулись по опочивальням, как и мы с Роландом. Открыв сундук, пересчитали подаренные Василевсом деньги — получилось под сотню безантов золотом, и ребята разошлись по комнатам, а я стал готовиться завалиться спать. И в это время в дверь постучали.

Первая мысль была о том, что это Алиенора захотела продолжения давешней ночи. Блин, она что, с ума сошла? Нас же спалят на раз, это императорский дворец, здесь в каждой стене не только уши, но и глаза! Я решил не открывать и не откликаться. Не станет же королева ломиться и поднимать шум… Постучит и уйдёт. А я завтра, в случае претензий с её стороны, отмажусь тем, что де напился как свинья, спал и ничего не слышал. А чтобы избежать домогательств в отношении моего комиссарского… пардон, рыцарского тела — переберусь из дворца к Глебу, в его городской дом, благо он меня на самом деле приглашал.

Пока я обо всём этом думал, в дверь снова постучали, и уже сильнее, явно не женской ручкой, после чего послышался мужской голос, произнёсший на латыни:

— Именем Василевса! Открывай!

Ну, слава Святому Януарию! Похоже, Алиеноры тут нет. Правда, встаёт интересный вопрос: зачем императору Византии понадобился среди ночи скромный рыцарь из Оверни? Что ж, откроем — узнаем, теперь от этого никак не отвертеться. Кстати, голос знакомый, не Каматир ли это часом?

Открыв дверь, я и правда увидел логофета дрома. Да не одного, а в сопровождении десятка мордоворотов из Варяжской гвардии, грамотно распределившихся в коридоре. Шестеро блокировали входы в комнаты Роланда и оруженосцев, ещё четверо стояли по бокам входа в мою комнату, поддерживая Каматира, кстати, в обычном дворцовом прикиде, хотя с кинжалом и спатой на поясе. Оглядев меня, Каматир объявил на не очень хорошем французском:

— Божественный Василевс желает видеть тебя, рыцарь. Следуй за мной. Оружие оставь здесь, всё равно в императорские покои с ним хода нет.

Н-да, что-то мне не очень нравится такой политес… А ну как после встречи с Мануилом (или перед ней — хотя, по словам Иоанна, не факт), меня отведут в дворцовую тюрьму Анемас, виденную во время приезда во дворец — трёхэтажную башню в форме неправильного прямоугольника, подпирающую дворцовый комплекс с запада? Она была построена из здоровенных каменных блоков и названа в честь Михаила Анемаса, византийского полководца, потомка последнего эмира Крита, захваченного не без помощи русичей почти два века назад, точнее, его крестившегося сына. Тот Анемас устроил заговор при деде нынешнего императора, Алексее, и был посажен в недавно построенную тюрьму, прозванную в его честь. Ему ещё сильно повезло. Василевс сначала хотел ослепить Михаила, но императорские дочки во главе с писательницей Анной Комниной упросили папу этого не делать, а через несколько лет убедили и вовсе амнистировать, дав свободу опальному военачальнику.

Но сделать я ничего не могу. Гвардейцы все доспешные, не говоря уж о некоторой разнице в весовых категориях, да я, вздумай сопротивляться, надеть доспехи просто не успею. С мечом и кинжалом, в одних шелках, я против этих мордоворотов много не навоюю. Скрутят или вообще пришибут. Знание ногорукомашества из будущего тут тоже не поможет. Это только в китайских/японских/корейских боевиках «крадущиеся тигры» и «затаившиеся драконы» ударами рук и ног раскидывают во все стороны средневековых воинов в полной экипировке. В реале удары конечностями по доспехам приведут только к серьёзному повреждению этих самых конечностей без особого вреда для доспешных противников. И ребята не помогут. Двери открываются в коридор, их легко заклинить ножами в петлях. Да и звери на конюшне. Придётся подчиниться. В конце концов, ни перед империей Ромеев, ни перед её властителями я вроде бы ничем не провинился. Да и Мануил едва ли захочет ссориться с королевой и королём Франции, хватая их вассала ни с того ни с сего. Он, похоже, заинтересован дружить с крестоносцами. А ребята наверняка всё слышали и в случае чего поднимут кипеш, дойдя до самой Алиеноры.

Я кивнул, и последовал за Каматиром и державшим в руке факел декархом. Уже в коридоре я громко сказал:

— Роланд, Вим, я к императору. Думаю, вернусь через некоторое время.

— Будем ждать, Симон, — откликнулся Роланд, а оруженосец подтвердил. Эриха в его комнате не было, после концерта он куда-то усвистал, явно к своей эфиопке-мавританке.

Затем мы двинулись по дворцовым переходам. По бокам держались ещё четверо гвардейцев, аккуратно взяв меня в «коробочку», остальные замыкали шествие. Да уж, тут не рыпнешься. С некоторым облегчением заметил, что ведут меня к восточной стороне дворца — значит, тюрьма отменяется, по крайней мере пока. Миновав дворец, мы добрались до входа в опочивальню императора. У императрицы имеется своя, что, наверное, удобно для Мануила, когда тому приспичит потащить в койку ту же Феодору. Меня завели в комнату, напомнившую приёмную в офисах будущего, только интерьер куда роскошнее. У входа в опочивальню нас остановил караул гвардейцев, у которых Иоанн потребовал вызвать примикирия священной опочивальни Макселла[6]. Один из слуг, отиравшихся здесь же, привёл шикарно одетого мордатого мужика с цепким взглядом, обменявшегося с Каматиром приветствиями и лёгкими полупоклонами. Интересно, однако. Чином сиятельный Никифор, как его назвал Иоанн, повыше логофета дрома, насколько я понял из объяснений «папика» Григория, но Каматир ещё к тому же севаст и родич императора, и стоит к августейшей особе так же близко, если не ближе. На слова Каматира: «Нам назначено» Никифор, с любопытством оглядев меня, кивнул, и открыл дверь опочивальни,

Иоанн сдал гвардейцам свою спату с кинжалом,