Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Может, сама наша политическая усталость и старческая недееспособность руководства — «перст Божий»? Может быть, они удачно совпали с объективной потребностью России оставить всех в покое и немножко поплыть, куда плывется и как можется, — только чтоб не тревожили?»

Наверное, написал я это под впечатлением только что прочитанной книги, которую купил в Париже: Tibor Szamuely «La tradition russe». Читал ее с волнением и потому еще, что знавал автора: он учился после войны на моей кафедре в МГУ. Племянник знаменитого Тибора Самуэли (есть фото, где он в 1919 году рядом с Лениным на Красной площади) — одного из вождей Венгерской Советской республики. Тибор-младший родился в 1925 году в Москве. В 1951 во время «космополитии» его посадили. В 55-м выпустили и он уехал в Венгрию, а после «событий» эмигрировал в Лондон, где вскоре стал профессором университета. Умер в 1973. Книга, вышедшая уже после его смерти, написана с поразительной для человека такой судьбы любовью и проникновенностью к России. Это — трагическая повесть. И русская история в ней предстает как нескончаемая драма великого народа, который на протяжении тысячи лет отстаивал свое право на жизнь и на величие. Главная идея книги в том, что русские не смогли бы сохранить себя как нацию, не смогли бы преодолеть всех колоссальных препятствий, каких не знал ни один другой народ такого масштаба, если бы они не пожертвовали почти всем в пользу Государства… — в том числе почти всеми ценностями и правами (политическими, социальными, индивидуальными и проч.), которые составляют естественную основу западноевропейских обществ.

Франция. Делегация «по обмену опытом идеологической работы». В. Афанасьев — главный редактор «Правды», Т. Жданова — секретарь ленинградского горсовета, М. Ненашев — зам. зав Отдела пропаганды ЦК, Е. Чехарин — ректор ВПШ, Д. Моисеенко — наш референт по Франции.

Неожиданность визита — как признак «потепления» ФКП-КПСС, что отметили «Monde» и «Figaro». 23-го прием у Канапы в ЦК ФКП. Поношение СПФ. «Я тебя, Anatole, люблю, но я ничего не скажу тебе» (о решении Пленума ФКП насчет участия в берлинской конференции).

Встречи с другими деятелями ФКП, разговоры, острые споры, приемы, дискуссии. Осмотр и прогулки по городу, посещение музеев, магазинов.

На работе гонка с итогами Берлина. Загладин и Жилин вернулись на двое суток позже делегации. И Б. Н. почему-то поволок меня к Суслову — составлять решение ПБ по Берлину (которое 3-го июля было опубликовано в «Правде»). Суслов вроде удивился. Потом там появился Брежнев. Когда он пришел к Суслову, я был в приемной. Кажется, он меня принял за сусловского секретаря. Спросил только, один ли Суслов. Б. Н. и Катушев в этот момент вышли из соседней комнаты. Он, держась за ручку двери в кабинет Суслова, успел им сообщить, что он утром побрился, отдохнул, секретарям обкомов позвонил и весь остальной день в Кремле на работе. По поводу идеи проекта постановления ПБ по Берлину, с чем к нему полез Б. Н., сказал только: «Не торопимся ли мы». Но Б. Н.: «Надо дать основу для аналогичный решений преданных нам партий». Такого же мнения, очевидно, держался и Суслов. Поэтому решение вышло на другой же день. Впрочем, настороженность Брежнева возникла еще из-за того, как мне показалось, что он не понял, что проект будет разослан всем (т. е. в том числе Громыко и Андропову, без мнения которых он, видимо, не выпускает ничего по международным делам).

Прошлая неделя ушла на сочинение статьи Пономареву для «Коммуниста». Трудно шло: сказать так, чтоб было «по-нашему» и в то же время не перейти за рамки «коллективных договоренностей» в Берлине, не упустить уж слишком КПСС'овской интерпретации конференции. Б. Н. явно этого не хочет. Может быть, мудрый старик таким осторожным способом хочет дать понять братским партиям, что КПСС «сделала выводы» и принимает «новый этап» в МКД, как неизбежность и даже спокойно.

Между прочим, по первому варианту статьи попросил убавить количество цитат из «нашего главного» и поставил в осторожные скобки абзац с восхвалением его вклада в работу конференции, объяснив мне устно, что он имеет ввиду. Готовится к «эре после Брежнева»??

Мое пребывание в редколлегии «Коммуниста» уже доставляет много дополнительных забот. Каждую неделю заседание редколлегии. И шлют все тексты. Все вроде нужно хотя бы смотреть.

Балмашнов сообщил мне, что к нему приходил Искандеров и просил передать Б. Н.'у, что Трапезников поручил кому-то (тайно) в Институте истории подготовить «внутреннюю рецензию» на I том «Международного рабочего движения». Балмашнов комментировал это так: затевают повторение истории с V томом «Истории КПСС», когда Б. Н. получил щелчок (считали, что «звонок»). Я не очень в это верю. Скорее Искандеров интригует: хочется уж больно ему стать директором Института Африки, вот и демонстрирует верность. Потому что дело-то уж явно проигрышное. В идеологической ситуации, когда на конференции компартий говорят вещи, от которых всего два года назад мог инфаркт случиться у ортодоксов, — в этой ситуации вылавливать идеологически неблагополучные фразы и инкриминировать их секретарю ЦК. Нет Трапезников не такой уж дурак, хотя и фанатик.

И потом: уже появились похвальные рецензии в ПМС, в «Правде», в МЭИМО. В № 10 «Коммуниста» великолепно схвачена суть. В августе будет в «Вопросах истории». Если бы Трапезников что-то замышлял, он мог бы как-то предотвратить этот процесс. Кроме того, он знает, что есть «внутренняя рецензия» на рукопись тома из ИМЭЛ'а. На кого же он обопрется, не говоря уже о том, что его зав. сектором Хромов — член главной редакции дал отличный отзыв на рукопись, и главные клевреты тоже «замазаны» участием в главной редакции и обсуждениях.

Липа, должно быть.

В четверг собирались с друзьями. Был Бовин, Карякин. Попытки выяснять смысл «должности» в жизни каждого из нас. Бовин негодовал: мол, дали бы мне свободу, я чувствую в себе силы говорить с народом так, как он того заслуживает, объяснять ему, что происходит в мире на самом деле. Я лениво возражал: кто, мол, тебе мешает, если, конечно, ты не думаешь в душе так же, как Киссинджер или Каррильо. Моя идея о себе — «frontir»=граница. Которая уже дошла до западного побережья. Все освоено, индейцы превращены в объект для туристов. И сил больше что-нибудь сделать нет. Удовлетворяешься хорошо сделанным в рамках служебного микромира, отмахиваясь от мысли, нужно ли это кому-нибудь за его пределами. Бовин расшифровал это так: сидит в говне и заставляет себя думать, что вылезти не сможет.

А вчера на даче с нетерпением ждал выступления Бовина по XV в «Международной панораме». Был приличен. По крайней мере трижды отступил от канонических оценок: по Испании, по Картеру и вообще президентским делам в США, по Ливану.