ОНО - Стивен Кинг

В результате его колебаний в ночном пожаре погибли те, кто мог бы жить. Проблему с клубом за майора решил «Белый Легион». Они пришли в своих белых одеяниях в начале ноября с намерением изжарить нас живьем…

Он замолчал, но не потянулся за стаканом, а тупо уставился в какую-то точку в дальнем конце палаты, пока не звенькнул колокольчик и мимо раскрытой двери не прошла нянечка, шаркая подошвами по линолеуму. Откуда-то из коридора доносились голоса: радио, телевизор. Стоял август, но с улицы тянуло холодом.

— …Часть их просочилась сквозь лесополосу между базой и Уэст-Бродвеем, — наконец произнес отец. — Один из тех старинных викторианских домов служил им базой. Там они переоделись в свою белую униформу и запаслись факелами. Остальные прибыли прямо на базу по Риджлайн-род. Тогда это был единственный подъездной путь. Я слышал — не помню от кого, — что они подкатили в новеньком, только с конвейера, «паккарде», уже облаченные в белое и со своими неизменными символами — факелами. Проехали через КПП на пересечении Риджлайн-род с Уитчем-стрит, и часовой беспрепятственно их пропустил.

Был самый разгар субботнего вечера. В клубе развлекались две, а то и три сотни людей. И тут несколько человек вылезли из «паккарда» цвета бутылочного стекла, а остальные появились со стороны Уэст-Бродвея. Всего человек восемь. Они были немолоды, эти люди, и временами я ловлю себя на мысли о том, сколько их слегло на следующий день с ангиной или язвой, этих грязных убийц, трусливых ублюдков…

«Паккард» остановился на холме и дважды мигнул фарами. Из него вышли четверо и присоединились к остальным. У некоторых были с собой двухгаллонные канистры — те, что можно купить на любой заправке. У всех были факелы. Один оставался за рулем. Наверняка, это был «паккард» Мюллера. У него как раз была такая модель, и именно бутылочного цвета.

Они подошли к клубу с тыла и облили факелы бензином. Может, они имели в виду просто попугать нас. Я слышал — такое бывало. Но бывало и по-другому. И то, и другое могло произойти с равной вероятностью, но в худшее верить не хотелось.

Когда они облили факелы бензином, еще брезжила слабая надежда, что у них не хватит духу поджечь. Но нет — темная ноябрьская ночь озарилась светом горящих факелов. Легионеры размахивали ими, подняв высоко над головами; с факелов слетали пучки горящей пакли. Они хохотали. Часть факелов полетела через окошки в нашу кухню. Она запылала.

Все эти снаружи, в идиотских белых колпаках, выкрикивали: «Вылезайте, черномазые!» Может быть, они хотели напугать нас; мне же казалось, что это предупреждение — так же, как и факелы, брошенные в кухню.

Ну, разницы-то никакой… Ансамбль играл на высоком накале. Молодежь в зале веселилась, как могла. Никто и не догадывался, что творится снаружи, включая Джерри Мак-Кру, нашего помощника повара в тот вечер. Когда он открыл дверь в кухню, туда как раз влетел горящий факел. Пламя моментально опалило его волосы, загорелась и куртка.

Когда это произошло, я сидел у восточного простенка рядом с Тревом Доусоном и Диком Халлораном. Мне пришло в голову, что взорвалась газовая плита. Но только я поднялся, как тут же был сбит с ног толпой, повалившей к выходу. По мне прошлось не меньше дюжины ног, и это было единственным за весь вечер моментом, когда я испугался. Публику объяла паника, отовсюду слышались возгласы: «Пожар! Горим!» Я пытался подняться, но меня опять сбили с ног и кто-то заехал ботинком в голову; в ушах зазвенело; нос размазался по полу. Вдохнув свежей краски, я принялся чихать и кашлять одновременно. Следующий бежавший чуть не раздавил мне крестец: я почувствовал, как женский каблук вдавливается мне точно между ягодиц. Поверь сын, такого врагу не пожелаешь. Я подумал, что если ткань порвется, я просто истеку здесь кровью.

Это теперь смешно, а тогда — мне казалось, что обезумевшая толпа раздавит меня. Меня пихали, толкали, волочили, шпыняли; на меня наступили столько раз, что на следующий день спина стала сплошным синяком, и я не мог полностью разогнуться. Я кричал, но вряд ли кто-либо в этой толкотне меня слышал…

А спас меня Трев. Я вдруг увидел, как ко мне тянется темнокожая рука, и уцепился за нее как утопающий за соломинку. Я уцепился, а он вытягивал меня из потока, пытаясь поставить на ноги. И в этот момент чья-то нога угодила мне в шею…

Он дотронулся и помассировал ее — справа, ближе к уху. Я кивнул.

— …и я даже потерял сознание — на минуту, не больше. Но руки Трева не выпустил, и он не бросил меня. Наконец мне удалось прислониться к стене, и в это время перегородка между кухней и холлом с треском упала, и огонь загулял по залу. С кухни вырывались языки пламени, и люди в испуге шарахались в сторону. Некоторым это удавалось. Но не всем. Одного из наших парней — мне показалось, что это Горт Сарторис — горящая перегородка придавила к полу. Еще мгновение его рука из-под дымящейся, раскаленной перегородки двигалась вверх-вниз, как бы взывая о помощи, потом я потерял ее из виду… Белая девушка, не старше двадцати лет, вскрикнула, пробегая мимо: на ней загорелось платье. С ней был парень-студент, и я слышал, как она молила его помочь. Но он лишь дважды взмахнул рукой, попытавшись сбить пламя, и бросился догонять остальных, бросив ее…

На месте кухни была огненная стена. На нее становилось невозможно смотреть. В том пекле, Майки, очень легко было изжариться. Казалось, кожа блестит от вытопленного сала и похрустывают, скручиваясь, волосы в ноздрях.

— Надо сматываться! — кричал в ухо Трев, подталкивая меня вдоль стены. — Бежим!

Его удержал Дик Халлоран. Несмотря на свои девятнадцать лет и округлившиеся как пара бильярдных шаров глаза, он в отличие от нас сохранил трезвую голову. Дик удержал нас от глупости.

— Не туда, — крикнул он, — сюда, — и показал на эстраду, где… бушевало пламя.

— Ты с ума сошел! — отшатнулся Тревор. Его обычно сильный голос был теперь едва слышен из-за треска горящего дерева и панических выкриков разбегавшихся горожан. — Если смерти захотел, то мы с Вилли тебе не компания!

Трев продолжал тащить меня к двери, хотя скопление ошалевших людей совершенно скрыло ее из вида. Я плелся за ним, вряд ли в состоянии что-либо соображать. Единственное, что меня беспокоило, — не быть зажаренным подобно рождественскому гусю.

Дик схватил Тревора за волосы и, с силой развернув, ударил по щеке. Трев непонимающе хлопнул глазами, голова его мотнулась; он смотрел на Дика как на сумасшедшего. Дик крикнул Тревору в лицо: