Собрание Сочинений. Том 2. Произведения 1942-1969 годов. - Хорхе Луис Борхес

За столько лет словами и делами

Немало утрудивший мир подлунный,

Готов спросить, какой игрой фортуны

Внушен мне ужас перед зеркалами?

Металл ли беглым отсветом змеится

Или каоба в сумраке багряном

Стирает притаившимся туманом

Обличье сновиденья и сновидца, —

Они повсюду, ставшие судьбою

Орудия старинного заклятья —

Плодить подобья{713}, словно акт зачатья,

Всегда на страже и везде с тобою.

Приумножая мир и продлевая,

Манят головоломной паутиной;

Бывает, вечерами их глубины

Туманит вздохом тень, еще живая{714}.

Они — повсюду. Их зрачок бессменный

И в спальню пробирается, мешая

Быть одному. Здесь кто-то есть — чужая

Тень со своею затаенной сценой.

Вмещает все зеркальный мир глубокий,

Но ничего не помнят те глубины,

Где мы читаем — странные раввины! —

Наоборот написанные строки.

Король на вечер, лицемерный Клавдий{715},

Не думал, что и сам лишь сновиденье,

Пока не увидал себя на сцене,

Где мим без слов сказал ему о правде.

Зеркал и снов у нас в распоряженье

Не счесть, и каждый день в своей банальной

Канве таит иной и нереальный

Мир, что сплетают наши отраженья.

Бог с тайным умыслом (я понял это)

Свои неуловимые строенья

Воздвиг для нас из тьмы и сновиденья,

Недостижимого стекла и света.

Бог создал сны дарящую во мраке

Ночь и зеркал немые отраженья,

Давая нам понять, что мы — лишь тени.

Лишь прах и тлен. Отсюда — наши страхи.

ЛУНА

Не помню, где читал я, что в туманном

Прошедшем, когда столько совершалось,

Присочинялось и воображалось,

Задался некто необъятным планом —

Все мироздание вместить до точки

В единый том и, тяжело и много

Трудясь над книгой, подошел к итогу

И шлифовал слова последней строчки.

Но только по случайности, из теми

Вдруг выхватив глазами закругленный

Рожок луны, он понял, посрамленный,

Что позабыл луну в своей поэме.

Пусть выдуман рассказ, но из былого

Он нам доносит что-то вроде притчи

О том, как безнадежен наш обычай

Свою судьбу разменивать на слово.

Суть ускользает. Этой потайною

Ущербностью отмечена любая

История, увы, не исключая

И всех моих перипетий с луною.

Где в первый раз я видел диск чеканный?

Не помню. Может, в прежнем воплощенье

Из греческого старого ученья?{716}

Во дворике у смоквы и фонтана?

Есть в жизни среди многого, что было,

Часы других отрадней и роднее, —

Таков был вечер, когда вместе с нею

Смотрели мы на общее светило.

Но ярче виденного въяве света

Огонь стихов: не знавшая пощады

Та dragon moon из колдовской баллады

И месяц, кровеневший у Кеведо{717}.

Луна была кровавою и алой

И в Иоанновом повествованье{718} —

Той книге ужаса и ликованья,

Но все же чаще серебром сияла.

Оставил Пифагор своей рукою

Посланье кровью на зеркальной глади,

А прочитали (по преданью), глядя

В луну, как будто в зеркало другое.

Все злее и громадней год от года

Волк, скрывшийся за чащею стальною,

Чтоб наконец расправиться с луною

В заветный час последнего восхода.

(Об этой тайне помнит Север вещий{719},

И в тот же страшный день светил померкших

Опустошит моря нечеловечий

Корабль, что слажен из ногтей умерших.)

В Женеве или Цюрихе, к поэтам

Причисленный судьбой, без промедленья

Я принялся искать определенья

Луны, себя измучив тем обетом.

Трудясь без отдыха, как все вначале,

Я истощал реестрик небогатый,

Боясь, что у Лугонеса когда-то

Янтарь или песок уже мелькали.

Из кости, снега (и другого сора)

Сменялись луны, освещая строки,

Которые, конечно же, в итоге

Так и не удостоились набора.

Мне чудилось: поэт между живыми —

Адам{720}, что с несравненною свободой

Дарит вещам земного обихода

Единственное подлинное имя.

От Ариоста я узнал чуть позже,

Что на Луне есть все, чему возврата

Нет, — канувшее время, сны, утраты

И обретенья (что одно и то же).

Я различал трехликую Диану{721} —

Итог Аполлодорова урока;

Гюго дарил мне серп златочеканный,

Один ирландец{722} — черный символ рока.

Пока же, наклонясь над этой бездной,

Вылавливал я луны мифологий,

Я мог увидеть, вставши на пороге,

Ежевечерний диск луны небесной.

Теперь я знаю: есть одно земное

И ей лишь подобающее имя.

Разгадка в том, чтоб, не томясь другими,

Смиренно называть ее луною.

И не перебирая под рукою

Метафоры, одна другой неверней,

Гляжусь в таинственный, ежевечерний

Диск, не запятнанный моей строкою.

Вещь, слово ли, луна — один из знаков

В запутанном Писании вселенной,

Куда включен любой земной и бренный

Удел, неповторим и одинаков.

Она — всего лишь символ меж иными,

Судьбой ли, волей данный человеку,

Который только по скончаньи века

Напишет свое подлинное имя.

ДОЖДЬ

Яснеют очертания двора,

Где дождь проходит, морося над садом.

Или прошел?.. В сырые вечера

Минувшее родней всего, что рядом.

С ненастьем возвращается пора,

Когда завороженным нашим взглядам