Мотыльки - Ольга Дмитриевна Павлова

обезображенном смертью лице вместе с кровавой коркой запеклось отчаяние. Там, куда не добрался дым, уже кружили первые падальщики.

Картинка сместилась, и сердце ухнуло куда-то вниз: из сотен тел, валявшихся на камнях, взгляд безошибочно выхватил одно-единственное… Нейд лежал, безвольно раскинув руки, окруженный мертвыми захватчиками. Скольких же он прикончил прежде, чем?.. Небесные горы!.. Золоченого меча принц так и не выпустил. Почему-то Альвир не был одет в доспехи, кольчуги на нем и то не было, а парадная куртка оказалась изодрана почти до неузнаваемости.

Рик бросился бы к нему, да тело не слушалось. Разоренный город оплывал, терял четкость. Только распахнутые серые глаза покойника, в которых навсегда застыли вина и недоумение, с отчаянной ясностью врезались в душу…

Фениксовы перья, представляешь, как оно все получилось?..

Догорала сторожевая башня, последние шеренги захватчиков в оранжевом миновали стену верхнего города. Впрочем, захватчиков или… освободителей? И так ли это важно, если город – его город! – осыпается пеплом на мостовую?

Далеко позади остался лежать Лиар Нейд – человек, не прятавшийся за стенами крепости и спинами своих людей, не выпустивший меча даже после смерти. Сын черно-серебряного узурпатора, злейший враг. Единственный, кто был по-настоящему дорог Рику Жаворонку. Он пытался и не сумел остановить вторжение рыже-янтарной чумы, и она прокатилось по Эверре, оставляя за собой огонь и трупы.

– Нет… Нет, пожалуйста, не надо! Не так! Я этого не хотел, я не сделал бы этого! – отчаянный, беззвучный крик.

Словно ища ответа, Жаворонок вскинул лицо к пылающему небу и обмер. Высоко вверху парила огромная рыжая птица. Несколько мгновений она кружила под самыми облаками, а потом камнем ринулась вниз. Вытянув гибкую шею, дохнула огнем, и еще одна башня, из которой до сих пор вели стрельбу по захватчикам, занялась пожаром. Пронзительный птичий крик вспорол оранжевые небеса.

И не было в мире ничего страшнее этого существа. Беглый преступник Рик Жаворонок уже встречался с ним однажды – в храме Четырех Стихий. Навсегда запомнились перечеркнутые вертикальными зрачками глаза чудовища, отразившиеся в поверхности ритуальной чаши. Его, Рика, глаза. Ничего в них не было человеческого, в них вообще ничего не осталось, кроме тоски, злобы и жажды власти.

И только теперь пришла милосердная темнота.

Пес его знает, сколько Рик провалялся на полу камеры, – наверно, недолго, – вскинулся, бессмысленно вглядываясь в кромешную темноту. И от невероятной, немыслимой надежды сердце зашлось торопливым, отчаянным грохотом. А ну как привиделись ему горящие глаза огненной птицы и рыжее небо над мертвым городом?.. Боги, пожалуйста, пусть это только один из его кошмаров! Это сон, а сам Рик все еще сидит в камере, куда его засунул один из гвардейцев, или еще лучше – у себя в комнате.

Вытащил из-под щеки изукрашенную жемчугом рукоять кинжала и снова призвал на ладонь маленький огонек. Завесил тканью сваленные на полу артефакты. Думать о том, как они могли оказаться здесь, в заброшенной камере, сил уже не было. Собственные движения казались пугающе бездумными, неживыми – словно Рик смертельно устал или просто пьян в стельку. Он развернулся и, стараясь не оглядываться на зеркало, побрел к потайной двери. Почему-то он был уверен, что сумеет найти обратную дорогу.

А еще он точно знал одно: увиденное в Зеркале Эскиля – не сон и не морок. Это будущее, которое ждет их всех. Запылают башни верхней Эверры, и трупы в черной форме усеют мостовую. Взовьется в закатное небо чудовище с безумными глазами.

И тогда ничто уже не сможет изменить грядущее: он уничтожит Эверран, а за ним и весь континент!

Так будет. Рик не понимал, откуда взялась проклятая эта убежденность, но знал наверняка… Однажды так будет.

Лиар Нейд Альвир, наследный принц Эверрана. Эверран, столица

Время перевалило за полдень. Наконец-то осталась позади сумасшедшая круговерть событий минувшей ночи, и можно было перевести дух, собраться с мыслями. Впрочем, мысли те не радовали…

Сидели у Вальда, переглядывались, молчали. Не потому, что сказать нечего, а просто сил не было говорить. Гартарский граф держался неестественно прямо; на груди – свежая повязка, которая, впрочем, уже успела намокнуть. Обшитая шунгитом куртка здорово его выручила, – если б не она, командир замковой охраны превратился бы в подобие обугленной головни, – но ожог все равно вышел солидный. На лице Вальда траурная бледность резко контрастировала с нездоровым, бурым румянцем. Расположившаяся напротив Рита выглядела немногим лучше брата. Усталость еще больше заострила и без того резкие черты графини. Сам Альвир тоже чувствовал, что с его стороны было немалой самонадеянностью бегать по замковым лестницам и хвататься за меч – с его-то ранами… Им всем давно бы разойтись и поспать хоть немного, но они почему-то сидели. Как будто их ложь и их страх, поделенные натрое, станут хоть чуточку легче.

Фениксовы перья, трусость ли, глупость, но насколько проще было бы всем, окажись сейчас в столице эверранский регент! Легко осуждать его цинизм или признавать его правоту… И как сложно принимать решения самостоятельно – особенно такие, за атт отдающие лицемерием, но от этого не менее необходимые. Даже сейчас, когда остались позади всевозможные разъяснения, совещания, скорбные лица и лживые заверения, у Лиара сохранялось стойкое чувство, что он барахтается в вонючей болотной жиже. И нечем было смыть с души эту дрянь.

Вчера в ночь, когда колдун сумел уйти от погони, первым порывом принца было перевести Эверру на военное положение. Перекрыть к фениксам все ворота, усилить охрану на стенах, устроить обыски по всему городу. Спасибо Реате, отсоветовала… Потому что большую глупость придумать было бы трудно. Во-первых, один человек всегда найдет способ покинуть город, как ни охраняй выходы. Более того, человек, которого они ищут, вполне может служить в эверрской гвардии или страже, а тогда ему даже на руку будет подобная шумиха. А во-вторых, есть же и политические аспекты, будь они неладны!.. Последнее, что нужно сейчас и без того ослабленному Эверрану, – еще больше терять свой авторитет. А что скажут о государстве, где враг может в любой момент заявиться в королевский замок и учинить там невесть что?.. От мысли, что он, Альвир, будет врать и изворачиваться ради того, чтоб пустить пыль в глаза соседям, ему было до беса тошно, но фениксы раздери… Любой конфликт с ними запросто может обернуться если не войной, то, по крайней мере, отсутствием союзничества. А это, в свою очередь, прямо или косвенно будет стоить жизней сотням и тысячам.

Вот и была ночная тревога объявлена учебной, а разрушение участка замковой стены –