Избранные произведения - Пауль Хейзе

наряду с реалистическими Шпиттелер создает произведения в прежнем духе, перенося действие в сферу космического эпоса. «Литературные сравнения» (1892), да, собственно, и «Баллады», которые поэт называл «лирикой с маской на лице», могут рассматриваться как своего рода стилистические упражнения к главному труду жизни — монументальному стихотворному эпосу «Олимпийская весна» (1900–1906, новая редакция 1910). В почти необозримом многообразии тем, мотивов и образов этой грандиозной космогонической фрески, символически воссоздающей этапы развития каждого человека от юности к зрелости и расцвету сил и потом к старости и смерти, а в более широком плане этапы развития человечества и место красоты, искусства в этом развитии, особое значение имеет тема художника и власти, намеченная в титаническом противоборстве Аполлона и Зевса. Аполлон, бог света и любви, гордый и одинокий носитель духа, побеждает в состязании богов и завоевывает право взять себе в жены прекрасную, но смертную Геру — дочь бога и амазонки. Но на его пути встает беспощадная богиня судьбы Ананке, которая вопреки справедливости отдает Геру мрачному и властолюбивому Зевсу. Мир несправедлив и зол, утверждает в поэме Шпиттелер, победа, по крайней мере внешняя, материальная, достается в нем коварному и злому, а доброму и чистому остается довольствоваться сознанием своей исключительности и искать способ ужиться с мрачным окружением. Конфликт между культурой и властью, между носителем света и царством тьмы разрешается компромиссом между ними: революций, кровопролития, утверждения правоты силой оружия ученик Якоба Буркхардта не одобрял.

Как и в эпосе о Прометее, в поэтическом космосе «Олимпийской весны» все темы и мотивы так или иначе отражают мироощущение и душевное состояние его творца. Поэтому можно говорить о метафизической персонификации реальных, жизненных противоречий, о прозрачных намеках на историческую действительность и на положение в этой действительности самого писателя — «непризнанного победителя», довольствующегося сознанием своего духовного превосходства над окружением. Этот конфликт, собственно, и лег в основу самого известного и «ни с чем не сравнимого по оригинальности» (А.В. Луначарский) произведения Шпиттелера — романа «Имаго».

Но прежде следует кратко остановиться на повести «Лейтенант Конрад», которую вполне можно назвать романом, так как в основе ее лежит характерный «романный» конфликт между личностью и окружением. Но конфликт этот разыгрывается не в сфере мифа или духа, а в реальной действительности Швейцарии второй половины XIX века, к которой писатель относился далеко не однозначно. Он не любил «отцовский мир», «отечество», государство, власти, общество, но любил родину, ее пейзажи, ее горы и долины. Поскольку в жизни трудно отделить одно от другого, «родину» от «отечества», то отношение Шпиттелера к Швейцарии можно было бы охарактеризовать словами «любовь-ненависть». В миниатюре оно проявилось в очень непростых взаимоотношениях писателя с отцом, человеком предприимчивым, сильным и властным, подавлявшим стремление сына к самостоятельности и его тягу к художественному творчеству. Пожалуй, вполне можно предположить, что бегство Шпиттелера в метакосмическое царство идеала вытекало из желания утвердиться перед лицом отцовской власти, освободиться от нее.

Сюжет повести строится на столкновении интересов и привязанностей отца, хозяина деревенской гостиницы, и его сына, лейтенанта Конрада, вернувшегося после службы в армии, чтобы подхватить и продолжить отцовское дело. Но самодур-отец до последнего момента не желает выпускать из рук бразды правления, не прислушивается к разумным советам сына. В борьбе с унаследованным отцовским миром Конрад одерживает моральную победу, но погибает физически. Полная победа над косной средой невозможна — такова идейная доминанта повести. Конфликт, на котором возведен сюжетный каркас, сближает «Лейтенанта Конрада» с преобладавшей в Швейцарии рубежа веков областнической литературой, но его трактовка противоположна той, которая дается обычно в регионалистском романе; там бунтарь-сын, восставший против вековых устоев и патриархальных ценностей, неизменно осуждается, независимо от того, погиб он или остался в живых. Известно, что к такого рода литературе Шпиттелер относился резко критически. «Наши народные писатели — это убежденные лакировщики не только из политических, но и из литературных соображений, — утверждал он. — Перед их верой в свою непогрешимость даже собственные наблюдения отступают на задний план». Такого рода литература, считал Шпиттелер, изжила себя, ее искусственное оживление на рубеже веков — дело бесперспективное. Путь к простоте и естественности большой литературы идет не через изоляцию, а через «вершины искусства и образования», через укрепление связей с литературой и искусством Европы.

Роман «Имаго» (1906) может считаться ключом ко всему творчеству Шпиттелера. Во время работы над ним, в октябре 1905 г., он признавался в одном из писем: «Это не просто произведение искусства, оно написано кровью сердца. Для истории моей жизни, для моего биографа книга будет самым важным документом. Во всех других своих произведениях я предстаю скрытым, замаскированным, здесь же я выставляю напоказ тончайшие нити своей души». Признание это подтверждает уже высказывавшуюся мысль, что даже самые удаленные от земных дел эпикокосмические поэмы являются аллегорическими воплощениями мироощущения и душевных состояний писателя. В сюжетной канве романа отразились реальные переживания Шпиттелера — его любовь к юной Эллен Бродбек, на матери которой был женат ближайший друг писателя — И.В. Видман. Эллен была склонна ответить взаимностью, но женитьба не входила в жизненные планы избранника муз, и взаимная симпатия не нашла продолжения. Тем не менее образ девушки остался жить в душе поэта как символ женственности и чистоты. Невысказанная страсть была вложена в книгу, сублимировалась в творчестве.

Шпиттелер работал над романом долго и мучительно. Он без энтузиазма взялся за разработку сугубо психологического произведения, к тому же произведения в прозе, — ведь он только что утвердил себя в стихотворном эпосе «Олимпийская весна». Но другого выхода у «антипсихологическогр эпика», видимо, не было. Избавиться от терзавших его душу видений, «теней», как он сам называл их в одной из своих статей, можно было только в жанре, позволявшем говорить о них почти открытым текстом, без мифологического шифра. Нелегко подбиралось название романа, Шпиттелер советовался с друзьями, перебрал множество вариантов — «Экстаз», «Экстатик», «Визионер», «Провидец», «Тассо в одеждах демократа» и т. п., — пока не остановился на «Имаго».

Роман получил неплохую прессу и особенно восторженно был встречен сторонниками психоанализа. Зигмунд Фрейд был в восхищении от «Имаго» и назвал этим именем свой научный журнал. Психоаналитики заманивали швейцарца в свой лагерь, но он в довольно резких выражениях отмежевался от них, критически отозвавшись об их «научном аппарате» и объявив пресловутый эдипов комплекс «пустым измышлением». Несмотря на восторженные отзывы критики, Шпиттелер не был до конца удовлетворен своим сочинением и в 1911 г. предпринял попытку его переработать, однако дело до конца не довел и оставил все как было.

Тема романа — это все та же тема Прометея, страдающего от несовершенства мира, одинокого