Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно, Великий логофет. Только скажите, что именно вы ищите и старый книжный червь пророет дорожку.
– Скажем так, я бы желал поворошить некие темные стороны одного весьма и весьма именитого человека. Мы же храним записи подобного толка?
– Вы и сами знаете, что на этих полках, есть всё о темных сторонах каждого из именитых господ. Так о каком именно человеке мы говорим?
– О Лисаре Анкарише. Верховном понтифике и главном толкователе воли богов.
Пепельная бровь каниклия медленно полезла вверх, заставив морщины на его лбу собраться в неаккуратную кучку, но сжатые губы так и не пропустили ни единого звука. Слегка кивнув, он указал рукой в сторону. Сановники пошли меж казавшихся бесконечными рядов полок. Время от времени, Элай Квестурия останавливался, брал словно бы наугад один или несколько свитков или табличек, осматривал их и не найдя желаемого, отбрасывал, шаркая дальше по путанным коридорам Архива.
Его бесформенная и бесцветная сумка волочилась за ним следом, ударяя то по полкам, то по ноге, то норовя попасть и в самого Джаромо Сатти. Из еë внутренностей, словно ребра из полуистлевшей и обглоданной туши, топорщились десятки свитков и табличек. Сунь туда руку и непременно узнаешь про тайну какой-нибудь старой семьи, о склоке в Синклите, новом союзе купцов, или выудишь отчеты о засухе в Масхаяре и стычке племен на рубежах Эурмикона. И по каждому из этих событий каниклий мог дать пояснения, рассказать предысторию и назвать ответственного сановника, которому решение этих дел можно было поручить без опаски. И за этот непревзойденный дар, Джаромо готов был прощать ему все его странности и причуды. И даже отталкивающую внешность и этот проклятый запах, что уже начинал сводить с ума Великого логофета.
Наконец их плутание подошло к концу. Очередная глиняная табличка, выуженная каниклием из ничем ни отличавшийся от окружающих полки, заставила его губы расплыться в довольной улыбке. Погладив еë так нежно, как обычно мужчины приглаживают первые волосики первенца, Элай Квестурия протянул табличку Великому логофету и указал широким жестом на полку.
– Вот тут все интересующие вас записи,– проскрежетал он.– Я могу быть полезен ещë чем-нибудь, Великий логофет?
– Боюсь, что тут я предпочту проводить изыскания в одиночестве, любезнейший Элай. Однако, я бы попросил тебя ненадолго покинуть сии чертоги и подготовить Зал приемов к полудню.
– Конечно. Кого будет принимать наша палата сегодня?
– Торгового посланника из Эурмикона. Я бы желал показать ему наше радушие, но при этом не слишком обременять излишним церемониалом.
– Полуприем для полудикаря.
– Эурмиконцы отнюдь не дики, любезный Элай. И ты сам прекрасно осведомлен о сим факте.
– По крови не скажешь. У них через одного сплошь клавринские рожи.
– Сей гость гордый обладатель фальтского имени и лика.
– Значит примем как варвара южного.
Поклонившись, каниклий скрылся за одной из полок, оставив Великого логофета наедине с очередной деталькой мозаики.
Не желая провести пару часов стоя, Джаромо сгреб все свитки с указанной Элаем полки и отправился к ближайшему столу. Среди этих записей скрывался один из последних элементов, необходимых для осуществления его плана. И Джаромо знал, что сможет его найти. Он был обязан это сделать, ведь иначе все планы семьи могли рухнуть.
Разложившись на большом дубовом столе, с ножками выполненными в виде пузатых Козлоногов, он начал зарываться в жизнь Верховного понтифика.
В общем и целом, Лисара Анкариша можно было назвать благочестивым и достойным гражданином. Да, временами он весьма вольно обходился с трактовкой знамений и предсказаний, особенно, когда этому предшествовал щедрый дар от просителя ему лично. Но этим промышляли вообще все жрецы и подобные шалости, сложно было назвать чем-то предосудительным. Тем более что, согласно доносам и жалобам, выходило, что волю своей жадности он если и давал, то в весьма ограниченных масштабах и никогда не нарушал ей божественные и человеческие установления слишком грубым образом.
Его путь к вершине жреческой иерархии тоже казался в целом если и не образцовым, то более чем достойным. Будучи младшим сыном старинной и уважаемой семьи, он с детства тяготел к служению богам и после совершеннолетия, отказавшись от военного и политического пути, принял сан жреца в главном храме Радока. Там он приобрел славу как выдающийся толкователь воли Владыки судеб и непревзойденный знаток священных текстов, а посему вскоре привлек внимание прошлого Верховного понтифика. Говорили, что во время испытания он смог по языкам пламени жертвенного костра точно назвать имя одного стратига, который готовился к мятежу против Синклита. Это так впечатлило главу жречества, что он забрал талантливого юношу в свою свиту, где тот быстро занял пост главного толкователя жертвоприношений.
Хотя должность эта и так была более чем почетной и значимой, Лисар Анкариш не ограничился разгадыванием воли богов и обучением послушником. Его стараниями почти в каждой провинции были утверждены Алтари прорицателей, а в крупнейших городах при храмах возникли жреческие школы, призванные обучать духовному служению талантливую молодежь. Потом, собрав совет из наиболее именитых жрецов, он утвердил единственно верные формы гадания по дыму, полету птиц и органам забитых быков, создав весьма четкий свод правил для каждого из божественных культов. Ну и наконец, именно его стараниями всех лекарей обязали перед врачеванием получать благословения Моруфа. Неудивительно, что когда Верховный понтифик скончался, жреческая коллегия почти единогласно утвердила его новым главой духовенства, коим он и являлся уже без малого двенадцать лет.
К удивлению и неудовольствию многих в Синклите, Лисар Анкариш предпочитал держать строгий баланс, не давая предпочтений ни одной из партий. Но Шето, а, как следствие, и Джаромо, долгое время такая позиция вполне устраивала, ибо его нейтралитет служил им добрую службу, не давая усилиться их врагам. Но так было раньше. До того дня, когда роду Тайвишей потребовались боги.
Перебирая листок за листком, табличку за табличкой, Джаромо чувствовал, как уныние подбирается к нему все ближе и ближе. Жизнь Лисара Анкариша казалась до тошноты правильной и чистой. Даже в доносах его врагов и завистников нельзя было найти какой-то особенно любопытной грязи. Все оказывалось сплошь скукой и банальщиной. Вот один пожелавший остаться неизвестным господин писал, как на Летние Мистерии Верховный понтифик явно подтасовал гадание за виноградники в Латрии. Другой рассказывал, как тот продвинул безграмотного пропойцу и развратника в главные жрецы Солтрейнского храма Морхага, получив за это сорок бочек первосортного вина. А в следующем
