Еще вчера. Часть первая. Я – инженер - Николай Мельниченко

И Олифер, шелапут беззаботный,

Всеми любим, кроме Девы, Сошедшей с Иконы…

И богатырь Мусиенко, парень-рубаха,

Именем редким Иван нареченный.

Леин – трудяга, готовый придти всем на помощь,

И Олифера пасущий,

В длинных всех дылд безнадежно влюбленный…

Владик Крыськов, мотоцикла владетель счастливый,

Вдохновенный рассказчик о случаях с ним происшедших.

В Ночь Новогоднюю ими замучивший нежную деву;

Она же могла бы еще пригодиться,

Поскольку еённая мама харчевню держала для бедных студентов.

Троицкий Сева, своим рефератом о Зайце хлебнувшем,

Боль поселявший в желудок, печенку и кишки от смеха…

Сэр Гигиенков, задумчиво скромный,

Хоть запоздало – но громко-смехучий,

Гордо воспетый в стихах сладкозвучных

Бардом великим Хлавновичем Леней,

Званье Грузинского Князя присвоивших Сэру…

Мауэр наш, величаво в атаку ходивший на сборах;

Юра Вахнин, знавший все о спортсменах,

И информацию ту отдававший охотно;

Кандин суровый, оркестра и хора ревнивый властитель,

Вечно на лекциях пьяный,

Но в рот не берущий ни капли сивухи презренной…

Боря Вайнштейн, деловито согбенный;

Оригинал Колиснык, что гортранспорт пешком обгоняет;

Феликс кудрявый со страстной в лазурных глазах поволокой;

Лазарь активный и бодрый, отличник бессменный…

И Шовкопляс Михаил, наш вояка бывалый,

Вдрызг разгромивший другого сержанта, ленивого духом и телом,

Вместо атак нас водившего в леса прохладу.

(Урок для себя я запомнил и сыну, надевшему лычки, поведал).

Кто же здесь я среди личностей ярких и сильных?

Майк многогранный, как Леин сказал?

Прав он, возможно, но граней ставало все больше,

А угол меж ними, который в науке следы оставляет, – тупился.

Подруга сказала: со мной хорошо бы в разведку,

К жизни нормальной же я непригоден…

(Правда и это: всю жизнь я в разведке,

Награды и званья в штабах затерялись за линией фронта)…

В ярком созвездии девушек наших

Каждую вижу отдельно:

Томную Римму, добрую Клару и верную Озику Полю.

И ясноглазую фею Наташу,

Полную веры в людей, доброты и наивности милой,

Ту, что сплотила мужчин всех железных,

А самого-самого мужем назвала…

Но хватит: мой косный язык

За беглою мыслью угнаться не в силах,

Хотя подражает Великому Старцу Гомеру.

И только лишь Леня Хлавнович великий

Мог бы в кратких и ярких стихах передать

Невнятные импульсы – нашей души бормотанье…

В речи моей, к сожаленью, нет краткости сильной,

Что характерна для нашего Деда:

«Жулье от науки» и «глупо-тупой» –

Эти слова, например, суть человека саму обнажали,

Покровы срывая.

Павлова ярости нет, что твердил про свинец в одном месте,

Что инженеру нужней, чем таланты,

И про артели «Свисток сентября»

На Куреневке, куда мы толпою как будто стремились…

В памяти мудрый Сахненко всплывает,

Нам объявивший, что Гровера шайбу

Наш русский товарищ открыл –

Крестьянин Максим Козолупов,

Хитрый же немец похитил бессмертную шайбу

И имя свое ей присвоил навечно…

И Кореняко седой, отчетливо нам разъяснивший,

Что ложка – не есть механизм и машина;

Ученый марксист, себя барсуком объявивший,

И врач физкультурный,

Про возможности женщин красивых твердивший…

И общежитие наше – не пристань, а море,

Где плавали мы, молодые дельфины.

Киев цветущий и Днепр благодатный;

Белоцерковского жар танкодрома,

Где мы пехотную лямку тянули,

И, окопавшись в песке раскаленном,

Пели про страсть и про негу,

Которыми взор ее блещет;

И интегралов упрямых ночные решения;

И на чертежных листах наслоения

Наивности, пота и – взлет озарения…

И в океане лазурном рывок парашюта целебный,

И Гмыри концерты, и споры о жизни…

В мощных динамиках старшего Лещенки стон

Про Татьяну и дни золотые…

Прошедшей весны возвратить он не мог,

Мы же знали: весна бесконечна…

Мы старыми стали. Иные заботы нас гложут.

Весна возвращается только лишь в детях…

Но мы еще живы! И помним все это!

И юность прошедшая все же бессмертна!

Я дожил и до полувекового юбилея нашего выпуска. Предыдущий выпуск сварщиков, в котором учился ЦВ (Цезарий Шабан), – пытался собраться. У нас же – никаких сигналов не было: «наш голос глуше, глуше…». Много ребят уже ушло, а главное – нет у нас уже общей Родины, наша Украина стала самостийной державой, где не очень жалуют москалей, каковыми стали сейчас многие из нашего выпуска, в том числе – и я. С оказией, – внуком Лени Колосовского, отправил письмо и свою книгу на кафедру сварки КПИ и Яворским. Нет ответа…

12. Ленинград

С чистого листа

За далекою Нарвской заставой

парень живет молодой…

Конец августа 1954 года. Все осталось позади: Деребчин, Киев, институт, неласковое расставание с «малявкой», короткие последние каникулы, называемые уже отпуском, прощание с мамой и Тамилой. Из Киева, забрав измененные путевки, мы с Поповым отправляемся в Ленинград. Я – свободный, как муха, молодой инженер, прибыл в бывшую столицу бывшей Российской Империи для трудовых подвигов и завоевания своего места под солнцем…

В наших путевках указано место работы – Всесоюзный проектно-технологический институт Министерства судостроительной промышленности. Адреса нет. Горсправка на Витебском вокзале его не дает, отправляет в некую контору. В конторе без вывески тщательно проверяют документы и сообщают адрес на Расстанной улице. Добираемся туда. Оказывается, – не туда: это тоже ВПТИ, только Минтяжмаша. Там, тоже проверив документы, посылают к Нарвским воротам на улицу Промышленную 7. Добираемся и туда, осматриваем Нарвские ворота, огибаем фабрику-кухню и Кировский универмаг. Вот и указанный номер. Никакой вывески нет, в проходной – вооруженная охрана. В бюро пропусков куда-то долго названивают, затем выписывают разовый пропуск. С сопровождающей – юной девчушкой – входим внутрь огороженного глухим высоким забором пространства. Там, оказывается, расположено несколько зданий и цехов. От девчушки запросто получаем важные секретные сведения: наш ВПТИ размещается на территории некоего п/я – «почтового ящика» – ЦНИИ технологии судостроения. Находим наше начальство, представляемся. Короткие беседы, оформление пропусков и заявки на общежитие. Едем в Автово, на Ждановский завод. Там нас направляют в общежитие судостроителей, находящееся на улице Григоровской. Находим Григоровскую (позже она каким-то образом слилась с перпендикулярной улицей Гладкова). С удивлением рассматриваем проходную, из которой вышли час назад. Наше общежитие находится в 50 метрах от проходной нашей фирмы!