Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

— автомобильной столице России. Как я там оказался — сказ впереди, а пока — про испытания «гибрида Маникашвили», прозванного научным людом института «Гераклоидом»

За рулем несчастного УАЗика, превращенного в «Гераклоид» был все тот же Жюль. В моем кресле прикрепленном к кабине задом наперед, сидел… нет, не Маникашвили, ему начальственная солидность не позволяла этого сделать. Там восседал Виктор Иванович Бут — высокий жилистый старец с совершенно лысой блестящей головой на длинной шее. Внешне «Гераклоид» напоминал огромную сноповязалку — во все стороны к механизму гибрида шли длинные мощные ремни, перекинутые через огромные шкивы со спицами. К креслу Бута шли уже не два рычага — торможения и разгона, а целых семь.

Увидев это чудо, выехавшее на середину двора, народ загоготал, а Тициан Трили нахмурился и стал ждать исхода испытаний. Мне было непонятно, почему Геракл, достаточно взрослый и опытный человек, стал испытывать свой «Гераклоид» на ходу, сразу перед академиком, руководством и народом. Нет бы, испытать заранее втихаря, а потом уже демонстрировать народу. Но, во-первых, в Грузии втихаря ничего не сделаешь, вокруг полно зевак. А во-вторых, Геракл был коммунистом, а коммунисты имеют порочную привычку все приурочивать к знаменательным датам. И Геракл спешил провести испытания к Новому Году, а не после него.

Двигатель взревел и «Гераклоид», разогнавшись, выехал со двора. Минуты две он объезжал здание под восхищенные крики живущих рядом с трассой курдов, и вот это чудо въезжает во двор. Бут дергает рычаг торможения, и автомобиль действительно плавно остановился, разогнав, как положено, маховик. Народ зааплодировал.

Но осталась еще самая мелочь — разгон автомобиля, для чего собственно весь гибрид и создавался. Прежде чем дернуть рукоятку перемотки ленты, умный Бут крикнул народу: «Всем уйти с плоскости вращения!». Люди подогадливей, быстро отогнали народ с тех мест, куда могли полететь осколки в случае аварии; мудрое начальство само заранее отошло с этой опасной плоскости.

Тогда Бут начал первую перемотку ленты. Двигатель автомобиля натужно ревел, перематывая сотни метров ленты; тормоз мотка сперва задымил, а под конец засветился темно-малиновым накалом. Шум стоял как в цеху на ткацкой фабрике. Остановив ленту, Бут начал ее обратную перемотку. Снова завыл двигатель, захлопала лента, заскрежетал и накалился второй тормоз. Это значит, что стоять перед светофором, да и где угодно, автомобиль должен был не менее семи минут — столько времени нужно было для перевода механизма от положения торможения до разгона. В моем варианте переворот кассеты занимал всего около секунды. О расходе топлива на эти перемотки, я уже и не говорю, чтобы не прослезиться!

Однако маховик за это время здорово замедлил свое вращение. «Лихач» Бут решил подразогнать его, и дернул рычаг подразгона. Снова взвыл двигатель и маховик начал набирать обороты, что было заметно по все увеличивающемуся его свисту. По-видимому, Бут перебрал оборотов, потому, что, когда он стал дергать рычаг разгона автомобиля, моток соединился с маховиком, а привод автомобиля — нет. Зубья шестерен не входили в зацепление на такой скорости, трещали, а не сцеплялись. А моток ленты, соединенный с мощным маховиком, доведенным до семи-восьми тысяч оборотов в минуту, мгновенно перемотался вхолостую и, конечно же, вырвал конец ленты со второго вала.

Вот тут-то началась настоящая пулеметная очередь! Оборванный конец ленты с бешено вращающегося мотка при каждом обороте ударялся о раму автомобиля и оторванным «кинжалом», размером с лезвие большого кухонного ножа, летел в плоскости вращения мотка в стену института. Таких «кинжалов» в секунду вылетало свыше ста штук (шесть тысяч оборотов в минуту — это сто оборотов в секунду; один оборот — один кинжал), и за несколько секунд весь моток ленты превратился в сотни кинжалов, воткнувшихся, как гвозди из строительного пистолета в штукатурку институтской стены. Народ с воем стал разбегаться — кто куда. Ситуация напоминала расстрел демонстрации 9 мая 1956 года — та же пулеметная очередь, те же вопли толпы. К счастью, все обошлось без трупов — умный Бут успел предупредить народ.

Сам Бут, услышав пулеметную очередь, молниеносно отстегнул ремень и, прикрывая лысую голову руками, ретировался прочь. Жюль, выскочив из кабины, метнулся в другую сторону. Несколько секунд ужаса — и все стихло, слышен был только рокот и тихий свист маховика, израсходовавшего часть своей энергии на «кинжалообразование». Участок стены института, площадью с маленькую комнатку, напоминал огромную жесткую металлическую щетку — он был густо утыкан «кинжалами» — погуще в центре и пореже на окраинах. По этой картине можно было изучать кривую «нормального распределения Гаусса».

Руководство, стоящее по обе стороны от Трили, ошалело глядело на него, как будто виновником «торжества» был не Геракл, а именно он — Трили. Сам Геракл в шоке стоял с открытым ртом, глядя куда-то в пространство. Наконец, Трили пришел в себя и взглянул на утыканную «кинжалами» стену. На секунду он закрыл глаза ладонью, видимо представив себе людей, стоящих на этом месте. Это был бы конец всему, конец полный, «амба», как говорят в народе! Резко повернувшись, Трили пошел ко входу в главное здание института. Руководство заспешило за ним.

— Маникашвили и Бут — в кабинете Самсона! — с удовольствием скаламбурил Авель Габашвили, догоняя своих коллег.

Все собрались в кабинете директора — Самсона Блиадзе. Трили сел в голове длинного стола, покрытого, как и положено, зеленой суконной скатертью. Над его головой висел портрет Ленина с открытым ртом сжимающего в вытянутой руке свою скомканную кепку, как задушенную птицу. Видимо, вождь произносил пламенную речь о необходимости отстрела реакционных ученых. Если таких, как Геракл Маникашвили, то вождь был, безусловно, прав.

Я не скажу, что Трили был мрачнее тучи, не хочу использовать набивший оскомину штамп. Но, тем не менее, это было так. Батони Тициан подождал, пока все рассядутся по местам, и молча, сорвав свои очки с носа, швырнул их по столу туда, где на самом краю друг перед другом сидели бледные Маникашвили и Бут. Самсончик вскочил с места и засеменил к остановившимся в своем движении очкам; подобрав их, он осторожно понес очки хозяину, и в поклоне подал их Трили. Тот молча взял очки и снова без разговоров зашвырнул их туда же. Самсончик бросился доставлять их обратно. Так очки проделали свой путь туда и обратно несколько раз.

Кто-то вспомнил, что Трили так швырял очки еще один раз — когда снимал начальника отдела, устроившего по пьянке пожар в служебном помещении. Начальника сняли и отдали под суд — он «достал» всех своими пьянками и безобразиями. Кого будут снимать сегодня — всем было ясно. Наконец к академику вернулся дар речи.