Лев Толстой: Бегство из рая - Павел Басинский

Настоящее завещание переписала

Александра Толстая“.

На обратном пути Толстого чуть не задавила пятитысячная толпа, провожавшая писателя на Курском вокзале. Выручил Чертков. Но это он сообщил в газеты время отправления Л.Н. из Москвы. Когда Толстой сел в коляску на станции Козлова Засека, с ним случился глубокий обморок. Он очнулся только наутро 20 сентября. „… ничего не помню. Рассказывали, что я сначала заговаривался, потом совсем потерял сознание. Как просто и хорошо умереть так“.

Первое формальное завещание Толстого написано его рукой. Но достаточно бегло сравнить текст этого документа с двумя завещаниями, сделанными в виде дневниковых записей, чтобы понять: это не язык и стиль Толстого. Но тогда чьи же?

Касаясь истории этого текста в книге „Уход Толстого“, Чертков нигде не говорит: „Толстой написал завещание“. У него звучит более дипломатично: „Он решил прибегнуть к составлению завещания“. Но кто, позвольте спросить, его составлял?

В книге Бориса Мейлаха „Уход и смерть Льва Толстого“ замечено, что не только по содержанию, но и текстуально первое формальное завещание совпадает с тем „вопросником“, который Чертков посылал из Англии с секретарем Бриггсом в 1904 году. Ответы Толстого, повторявшие вопросы в утвердительной форме, и легли в основу завещания.

Например:

„Вопросник“ (1904): „Предоставляете ли Вы мне и после Вашей смерти в полное распоряжение по моему личному усмотрению как для издания при моей жизни, так и для передачи мною доверенному лицу после моей смерти все те Ваши рукописи и бумаги, которые я получил и получу от Вас до Вашей смерти?“

Завещание (1909): „Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, с тем чтобы он и после моей смерти распоряжался ими…“

Что же случилось 18 сентября 1909 года? Ровно то, что В.Г. победил С.А. И самое страшное, что это было сделано буквально за ее спиной, когда она сама приехала в Крекшино.

После того как она не отпустила мужа в Стокгольм, не отпустить его в Крекшино было бы уже насилием через край. И она смирилась, хотя это далось ей очень тяжело. „Тяжелые для меня сборы Льва Николаевича к Черткову“, — пишет С.А. в „Ежедневнике“ 2 сентября. „Грустные сборы и проводы“ (запись от 3 сентября). 5 сентября, когда Толстой приезжает в Крекшино, из Ясной Поляны в Шамордино уезжает его сестра Мария Николаевна, которая вместе с дочерью Лизой гостила у брата. Ясная Поляна совсем опустела. Без Толстого она оглушительно пустела, превращаясь в мертвое место, куда никто не хотел приезжать.

„Ты не можешь себе представить, как странно в Ясной Поляне без Л.Н.! — писала в июне 1909 года в письме к мужу жена Гольденвейзера. — Такая тишина и мертвенность“.

В тот же день, когда Мария Николаевна уехала из Ясной, из Москвы вернулись супруги Гольденвейзеры. Они рассказали С.А., как ее муж проводил время в Москве, как он слушал музыкальный аппарат в магазине Циммермана, как он гулял по Кузнецкому мосту, как публика восторженно приветствовала его на вокзале. Уже утром 8 сентября С.А. была в Москве и отправилась в Крекшино. Л.Н. „ласково“ встретил ее на станции, и всё в доме показалось ей „хорошо, приветливо, красиво“. 10–12 сентября она вновь была в Москве. Ходила в банк, привела в порядок свои издательские дела и, как обычно, пошла в Исторический музей поработать с рукописями мужа, которые она сдала туда на хранение. Кроме того, у нее болела нога, и она посещала врача. 13 сентября она снова приехала в Крекшино.

В этот день она уже определенно чувствовала что-то неладное. Вместе с ней из Москвы ехала дочь Саша, которая также была в городе по делам и теперь возвращалась к Чертковым и отцу.

На станции их опять встречал Толстой. Садясь в экипаж, С.А. оступилась на больную ногу и всю дорогу громко стонала. Ее уложили в кровать, вызвали доктора. К обеду она пришла к столу. Находившийся там Гольденвейзер отмечает „болезненно-раздраженное состояние Софьи Андреевны, ежеминутно готовой сделать сцену или впасть в истерический припадок“. 17 сентября, накануне подписания завещания, вспыхнула ссора С.А. и Черткова, о которой пишет в воспоминаниях молодой секретарь Черткова Алеша Сергеенко.

Впечатления Алеши Сергеенко от посещения Крекшина в сентябре 1909 года чрезвычайно интересны. Алеша тогда мало что понимал в тонкостях семейного конфликта Толстых, хотя знал писателя с 14 лет благодаря знакомству с ним своего отца, литератора и биографа Толстого Петра Сергеенко. В многолюдной семье Сергеенко царил культ „великого Льва“. Петр Алексеевич, его жена и восемь детей жили в деревне, работали на земле и каждый день рождения Толстого отмечали в благоговейных размышлениях о нем. Уезжая в Англию, В.Г. взял в секретари молодого „толстовца“ Алексея.

Алеша имел возможность сравнить быт Чертковых в Англии и в Крекшине. Насколько в Англии было тяжело и скучно, настолько в Крекшине Алеша вдруг почувствовал атмосферу счастливой семьи.

„Я скоро убедился (находясь в Англии — П.Б.), что в этом доме, собственно, семьи нет, что это скорее гостиница; каждый жил своей обособленной жизнью, и мне после того, что я до двадцати лет прожил в большой семье, было не по себе, иногда тоскливо“.

Совсем другая атмосфера была в Крекшине. „Совсем иной дух“, — изумляется Алеша.

Чертков и Галя заботятся о хозяйстве, обсуждают проблему цветной капусты, присланной для Толстого соседней помещицей. Как приготовить: „кусочками“, „в сухарях“, „в бешамели“? Чертков лично участвует в составлении меню для Толстого. За столом весело, оживленно.

„Лев Николаевич находился в конце стола, и странное дело — мне в первую минуту показалось, что это сидят не чужие друг другу люди, а тоже что-то вроде большой семьи. И Лев Николаевич возглавлял ее“. „Большая дружная семья“, — пишет Сергеенко.

А теперь оцените это глазами С.А. Она тоже это g видит. Неудивительно, что она закатила В.Г. скандал, когда узнала, что, оказывается, еще и в Москву она поедет с мужем в разных колясках. „Соня взволновалась предложением ехать до Москвы врозь, — пишет Л.Н. в дневнике. — Пошел к ней. Очень жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался“.

Эта запись сделана 17 сентября. На следующий день Л.Н. подписал завещание.

„У Чертковых ей всё не нравилось: „темные“, окружавшие отца, общий стол, где Илья Васильевич (слуга Толстых — П.Б.) сидел вместе с ней. Нервы ее были в ужасном состоянии, — вспоминала Саша о настроении С.А. в Крекшине. — Трудно себе представить, что было бы, если бы она узнала, что здесь, в Крекшине, отец решил написать завещание… Я переписала это завещание, отец и три свидетеля подписали его. Я дала копию Черткову, оставила у себя оригинал, и Чертков просил меня зайти в Москве к присяжному поверенному Муравьеву, чтобы узнать, имеет ли такое завещание юридическую силу“.