Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Ну, это еще не беда! — сказал Самуэль.

— Конечно, не беда, — сказал Джон Смокер, зацепив понюшку табаку. — Я стану защищать вас.

Говоря таким образом, они подошли к небольшой лавке зеленщика, промышлявшего отдачей в наем для вечернего увеселения пустых комнат своей квартиры. Мистер Джон Смокер отворил дверь и вошел в сопровождении Самуэля, который, очутившись позади своего проводника, принялся ухмыляться втихомолку и выделывать веселые гримасы, служившие очевидным доказательством, что он находился в самом завидном состоянии духа.

Пройдя лавку и оставив свои шляпы в узеньком коридоре, они отворили дверь небольшой комнаты, и здесь мгновенно перед глазами мистера Уэллера открылась великолепнейшая сцена.

Посреди комнаты, один подле другого, были поставлены два стола, накрытые тремя или четырьмя разноцветными скатертями и устроенные таким образом, чтоб по возможности, сколько позволяли обстоятельства, придать им вид одного правильного целого. На скатертях лежали вилки и ножи для шести или восьми персон. Черенки у ножей казались весьма замечательными по своему разнообразию: некоторые были зелены, другие красны, иные желтоваты, и так как вилки, все без исключения, были черны, то комбинация цветов имела вообще поразительный эффект. Блюда, для соответствующего числа гостей, разогревались за решеткой камина, и сами гости стояли в разных позах перед той же решеткой, отогревая свои члены. Коноводом всей этой компании был, по-видимому, дюжий и толстый джентльмен в ярко-малиновом фраке, красных панталонах и в треугольной шляпе. Он стоял, прислонившись спиной к камину, и по некоторым признакам оказывалось, что он едва только пришел, потому что шляпа еще была на его голове и в руках он держал длинную палку, которую обыкновенно употребляют джентльмены его профессии, когда стоят в коридоре или у подъезда.

— Смокер, дружище, твой палец! — сказал джентльмен в треугольной шляпе.

Мистер Смокер задел своим мизинцем за большой палец правой руки этого джентльмена и сказал, что он очень рад видеть его совершенно здоровым.

— Поди ты вот толкуй: все заладили, что я совершенно здоров, — сказал джентльмен в треугольной шляпе. — А я ведь просто с тоски пропадаю. Попробовал бы кто на моем месте следить каждый день по два часа за этой проклятой старухой, что глотает кислятину в минералах, так ведь оно, я вам скажу, выходит такой прескверный документ, что не рад я своему квартальному жалованью. Еще какой-нибудь месяц, и я предчувствую, что иссохну, как спичка.

При этом все собрание расхохоталось, и один джентльмен в желтом жилете шепнул своему соседу в зеленых панталонах, что Токкель сегодня в своей тарелке.

— Кстати, — сказал мистер Токкель, — ты, Смокер, ведь еще не того…

Конец этой сентенции был досказан шепотом на ухо мистеру Джону Смокеру.

— Ах, да, я и забыл, — сказал мистер Джон Смокер. — Джентльмены, имею честь рекомендовать вам друга моего, мистера Уэллера.

— Очень жалею, что заслонил вас от камина, мистер Уэллер, — сказал мистер Токкель с фамильярным поклоном, — надеюсь, что вы не прозябли, Уэллер.

— Совсем нет, мистер Обжигайло, — отвечал Самуэль. — Подле вас было бы слишком трудно простудиться. Если бы, примером сказать, вас поставили в трактирном заведении подле решетки, трактирщику не было бы никакой надобности покупать дрова. Вам нетрудно нагревать собою все комнаты, мистер Обжигайло.

При этой выходке, направленной, очевидно, против малиновой ливреи и светло-красных панталон, мистер Токкель вооружился величественным взглядом на несколько секунд; но тут же физиономия его прояснилась, и он заметил с улыбкой, что почтенный друг мистера Смокера острит недурно.

— Очень вам обязан за хорошее мнение, сэр, — отвечал Самуэль. — Надеюсь, мы обойдемся мало-помалу и станем уважать друг друга.

На этом месте разговор был прерван прибытием двух джентльменов, из которых один был в плисовой ливрее оранжевого цвета, другой в пурпуровом фраке и черных шелковых чулках огромного размера. Когда они расшаркались и раскланялись со всеми вообще и с каждым порознь, мистер Токкель, с общего согласия, приказал подавать ужин.

Повинуясь этому приказанию, зеленщик и его жена подали на стол горячую баранину, приправленную каперсовым соусом, репой и картофелем. Мистер Токкель сел на первом месте в качестве президента и выбрал себе в помощники джентльмена в оранжевой ливрее, который занял свое место на противоположном конце стола. Зеленщик надел лайковые перчатки и остановился за стулом президента.

— Гаррис! — сказал мистер Токкель повелительным тоном.

— Что прикажете, сэр? — отвечал зеленщик.

— Надели ли вы перчатки?

— Надел, сэр.

— Подайте же мой прибор.

— Слушаю, сэр.

Зеленщик подобострастно исполнил приказание, но, подавая поварской нож мистеру Токкелю, он имел неосторожность зевнуть.

— Что вы под этим разумеете, Гаррис? — сказал мистер Токкель величественным тоном.

— Прошу извинить, сэр, — отвечал несчастный зеленщик, — это я сделал без всякого намерения, сэр. Прошлую ночь я совсем не выспался, сэр: лег очень поздно.

— Хотите ли знать, что я думаю о вас, Гаррис? — сказал мистер Токкель с величественной важностью. — Вы мужлан, Гаррис.

— Надеюсь, джентльмены, вы не будете обходиться со мной слишком строго, — сказал Гаррись, делая низкий поклон. — Я очень вам обязан, джентльмены, за ваше покровительство и за вашу милостивую рекомендацию, джентльмены; но согласитесь, джентльмены, что я делаю, кажется, все для вашего удовольствия.

— Далеко не все, сэр, — сказал мистер Токкель.

— Мы считаем вас бездельником, Гаррис, — заметил джентльмен в оранжевой ливрее.

— Вы мошенник, Гаррис, — прибавил джентльмен в зеленых панталонах.

— Плут, превеликий плут, — дополнил джентльмен в пурпуровом фраке.

Бедный зеленщик раскланивался во все стороны и без всяких возражений выслушивал все эти комплименты. Когда каждый выразил свое мнение о зеленщике, мистер Токкель принялся резать баранью ногу и разделять порции по числу гостей.

Лишь только началось это вечернее занятие, дверь с шумом отворилась, и в комнату влетел еще джентльмен в светло-синем фраке, украшенном свинцовыми пуговицами по обеим сторонам.

— Вот уж это непростительное нарушение правил, — сказал мистер Токкель. — Поздно, сэр, слишком поздно!

— Прошу извинить, никак не мог раньше, — сказал светло-синий джентльмен.

Между тем, после вареной баранины подали на стол стаканы, и каждый джентльмен заказывал для себя любимый напиток, пока еще не заперли трактира. Светло-синий и оранжевый джентльмены, отличавшиеся, по-видимому, особенно изящным вкусом, приказали принести мадеры и вишневки; другие — джина и смородиновки. Мистер Уэллер, со своей стороны, заказал огромную порцию холодного пунша из рома с мускатными орехами: это обстоятельство значительно возвысило его в глазах почетных гостей.

Начались торжественные тосты, и первый был предложен за здравие красавиц, при чем светло-синий джентльмен счел своей обязанностью поблагодарить компанию, как будто тост относился к нему лично. После второго тоста, выпитого в честь почтенного президента, вышел из-за стола один степенный джентльмен в черном длиннополом сюртуке и плисовом жилете. Он объявил, что намерен говорить речь, и когда президент восстановил порядок, речь началась таким образом:

«Джентльмены! Будучи еще младшим членом между вами на этой почтенной сувареи и притом чувствуя некоторую стеснительность положения, как я занимаю лишь кучерскую должность, я стану говорить робко и нерешительно. Но, с другой стороны, господа, обязанность, или, лучше сказать, долг честного джентльмена заставляет меня довести до вашего сведения одно из тех печальных обстоятельств, которые случаются в этом мире не то чтобы уж слишком часто, но и не слишком редко. Итак, да будет вам ведомо, джентльмены, что общий друг наш мистер Уифферс (все взглянули на джентльмена в оранжевой ливрее), друг наш Уифферс отказался от своего места».

Ропот изумления пробежал между всеми слушателями. Каждый джентльмен заглянул в лицо своему соседу и потом перенес свой взор на кучера, который между тем, собравшись с духом, продолжал:

«Вы дивитесь, джентльмены, и это очень натурально; меня самого как будто бы обухом съездили в висок, когда разжевал я существенность этого мудреного дела. Но зачем и почему общий друг наш понес, так сказать, эту ничем невознаградимую потерю? На это, всеконечно, есть резонемент, которого объяснить я вам не в состоянии. Пусть сам друг Уифферс расскажет обстоятельно, что, как и почему, дабы, при случае, все мы могли подражать его примеру».

Все единодушно одобрили это предложение, и мистер Уифферс приступил к объяснению. Он сказал, что ему, без сомнения, было бы весьма приятно продолжать свою службу на месте, от которого он отказался. Ливрея была богатая и великолепная; женщины, принадлежавшие к дому, ласковы и обходительны; занимаемая им должность — легка и приятна: главнейшее занятие состояло в том, что мистер Уифферс должен был смотреть как можно чаще из окна в коридоре вместе с другим джентльменом, который тоже отказался от этого места. Ему неприятно и даже, в некотором случае, мучительно было входить в дальнейшие подробности; но так как почтенная компания непременно требовала объяснений, то мистер Уифферс скрепя сердце признался с благородной откровенностью, что его заставляли кушать за обедом холодные блюда.