Третий берег Стикса (трилогия) - Борис Георгиев

— Говорю же, сейчас! — зарычал капитан. Злился больше на себя самого, надо же было так опростоволоситься! Дали, должно быть, снотворного, но как? Ведь пили же из одной и той же бутылки все трое. А если бы не снотворное, а? А если б яд?

Саша вдохнул сквозь сцеплённые зубы, сморщил нос (от жертвы дурного обращения основательно попахивало), разрезал последнюю верёвку и содрал с незнакомца его замечательный головной убор. На него глянули выкаченные глаза Алтына Бугаева.

— Так это ты?!

— Фа, фа! — закивал меняла, заелозил по полу (ни руки, ни ноги ещё не повиновались ему), но разгневанный Волков не стал ждать — сам избавил Бугаева от тряпки, стягивавшей тому рот на манер узды.

— Эх-э! Эр-р-рхе! — заперхал в сторону освобождённый банкир, отхаркивая кровавые сгустки, потом принялся размазывать тряпичными руками по лицу слёзы, перемешанные со слюнями, и скулить. Волков, находившийся ещё под сильнейшим влиянием вполне понятного раздражения, удержался от желания пнуть в жирный бок и ограничился тем, что заорал в поджавшееся ухо Алтына:

— Ты?! Ты меня обокрал, м-мер-рзавец?!

Не то, чтобы стукнуть, даже прикоснуться к жалкому мозгляку, делавшему попытки отползти, не было никакой возможности. Тошно. «Или это у меня от вчерашней отравы? Надо бы выяснить».

— Н-не! — мычал Алтын, косясь на нож. — Эт-то не я! Это он, он!

— Чем ты меня напоил? Говори!

— Ничего такого, клянусь! Зелье сонное, зелье!

«Опиат какой-нибудь? Чёрт их здесь разберёт с их зельями. Будем считать, на этот раз отделался лёгким испугом, но нужно иметь в виду на будущее. И биостимулятор принять. Не понимаю, как он ухитрился влить в меня снотворное».

— Врёшь, собака, мы из одной бутылки пили!

— Но рюмки-то были разные! Я расскажу, всё расскажу! — торопливо бормотал Алтын, пытаясь сесть. — В рюмке было зелье, я заранее… Десять капель, не больше, клянусь! Зачем мне неприятности? Утром бы вы проснулись, нашли меня связанным…

— Почему «бы»? Так ведь и вышло, — мрачно проговорил Волков, переживая собственный обидный прокол: «Дешёвый трюк, Сашечка, на дурака вроде тебя. В рюмку десять капель, раздать эти стекляшки и только потом налить коньяку, или чем он там меня поил? Мог бы и сам додуматься, господин эмиссар, ведь читал же у мадам Агаты и ещё где-то».

— Не так! Всё не так пошло, как мы с Гариком договаривались!

— У вас, стало быть, уговор был на такой случай заготовлен, — рассеянно глядя поверх головы менялы проговорил Волков, подумал: «Догонять Матвея? Нет, Саша, надо сначала с этим красавцем разобраться. Тряхнуть его как следует, всё вытрясти, что есть за душой. Кажется это называлось моментом истины?» И преодолевая отвращение, капитан Волков рявкнул:

— А ну-ка, встать! Пошевеливайся, бычок, и не стони. Не туда! На стул садись.

— За-зачем са-садиться? — осведомился с опаской Алтын, нависая над стулом. И сесть боялся, и ослушаться, но капитан Волков прекратил колебания просто. Заорал: «Сидеть!» — и сиденье затрещало под весом рухнувшего тела.

— Ворота бы закрыть, — рискнул предложить хозяин дома, поворачивая голову к допросчику, оказавшемуся за его спиной. — Блохастые набегут и мало ли кто ещё. Можно…

— Сидеть, — остановил его Саша. — Сам закрою.

Он подошёл к окну, выглянул — никого у ворот, — и повернул торчавший книзу кол рукояти управления. Под полом вздохнуло, заскрежетало. Поднявшееся у ворот облачко пыли пронизали косые лучи восходящего солнца.

Волков резко повернулся, упёр руки в бока (в правой по-прежнему нож), и двинулся к Бугаеву неторопливо, вкрадчивым тоном спрашивая:

— Так ты говоришь, был с Матвеем в сговоре?

— Был, — ответил, следя за капитаном, меняла, — но ничего преступного, Босом клянусь! Он приводит изгоя или пузырника, преступно сокрывшего ценности от глаз княжьих, я покупаю.

— Вперёд смотри! — прикрикнул Саша, снова оказавшийся у Бугаева за спиной. — Кого покупаешь?

— Це-ценности, конечно, не изгоя. Зачем мне подлый раб? Рот лишний, корми его, охраняй. Истинные ценности — иоланты и золото. Так мне и говорил Арон когда-то: всё, мол, на его памяти было — и тот князь, и этот, всё преходяще, а истинные, мол, ценности были, есть и пребудут неизменными. Но вы не подумайте, Александр, что я имею что-то против нынешней власти, это же Арон говорил, не я…

— Ты уверен, что Арон имел в виду иоланты и золото?

— Что же ещё? — Бугаев собирался оглянуться, но вспомнил, что не велели и, втянув голову в плечи, продолжил:

— Так он и говорил всегда: имеющий уши да слышит, ценности неизменны, а что ещё неизменного в этом мире? Иоланты и золото, больше ничего. И ещё говорил: князь, мол, тот, с кем Сила, а Сила, известно всем, в перстне княжеском. А перстень это что? Иоланты и золото.

«Бред сумасшедшего. Свихнулся от ужаса или Матвей по голове его треснул?» — подумал Волков, бросив мимолётный взгляд на обломанную ножку стола.

— Ну хорошо, оставим это, — сказал он. — Купил ты у изгоя ценности, дальше что?

— А дальше вы сами уже знаете. Обмываем с клиентом покупку, как положено, а утром он просыпается и видит: я связан, ни денег, ни камня нет.

— Ну, а почему же клиент на вас не пожалуется? — поинтересовался Саша, испытывая желание наградить предприимчивого банкира хорошим подзатыльником. И загривок был соблазнительно близко…

— Кому? — банкир, не сдержавшись, хихикнул.

— Волкодавам, к примеру.

— Ну, если он полный идиот, тогда милости просим, пусть жалуется. С меня какой спрос? Я иолант купил, так мне на то князь деньги даёт — скупать ценности, а он, негодный, откуда взял камень? Да не дерзнёт изгой владеть — так и в указе княжьем писано! — ни иолантами, ни золотом, ни другим имением, кроме живота своего. А буде завладеть дерзнёт, так лишить его, преступника, живота, а само имение в казну сдать княжью. И выходит, жаловаться ему — так уж лучше сразу в петлю. И хлопот меньше, и не так мучительно. Поплачет такой, бывало, тут у меня и восвояси отправится.

— Погоди, я что-то не совсем понял. Ну разыграли вы с приятелем своим представление, он скрылся, тебя оставил ни с чем.

— Это почему же ни с чем? — возмутился Алтын, приободрившийся в ходе беседы. — Иолант обычно у меня остаётся, как иначе я перед князем отчитаюсь в Драконов День?

«Снова он о драконе. Надо бы разузнать, что это за день такой. Но это после. Вы поняли схему работы этой парочки, господин эмиссар? Это вам только кажется, господин эмиссар, остались ещё вопросы. Ну-ка».

— Какой же тебе смысл устраивать этот спектакль? Купил бы у бедняги камень, и всё.

— Вы не поняли, Александр, — изрёк менторским тоном Бугаев. На стуле выпрямился и голову больше не втягивал в плечи. — Деньги мы делили с Гариком поровну, что он со своей долей делал — не знаю, а я свою скромную лепту обращал в золото. Деньги хорошая вещь, но нужно думать о будущем. Арон Коэн… Вы ведь тоже знаете Арона? Так вот, он говорил мне, когда я был ещё сопливым мальчишкой: мальчик, — говорил он, — всё это кончится. Вернётся Он, чтобы судить нас всех, и тогда одни лишь истинные ценности послужат нам оправданием и залогом прощения.

— И ты решил насобирать немного истинных ценностей, — сказал Саша, выпрямляясь. Поискал, куда деть нож, потом отшвырнул в угол и сунул руки в карманы и продолжил: — Накопить, чтобы было чем оправдаться перед тем, кто придёт. Кто же придёт? Этого тебе Арон не рассказывал?

«Уши у него поджались опять. Насторожился, затеял что-то. Или боится, что стану бить?»

— Имейте в виду, Александр, строго между нами. Вам я по дружбе скажу, тем более свидетелей нашего разговора нет, а вам, если что, никто всё равно не поверит. Арон говорил: вернётся князь истинный. Потом, правда, когда сожгли библиотеку и началось очищение, говорить перестал, но я был мальчиком умным, и память у меня хорошая. За нынешним князем Сила, я сам видел у него перстень Северного Княжества. Но я хорошо знаю и самого Кия, он был здесь много раз, и могу вам сказать — он боится. Чего может бояться человек, на руке которого перстень? Я долго размышлял, вспоминал разговоры с Ароном и понял: перстень Южного Княжества Кию не достался. И значит, старик прав — рано или поздно вернётся тот, у кого перстень, и будет судить.

«Зачем он всё это мне рассказывает? Не от испуга, точно. Арон после того, как началось очищение, говорить перестал, а этот треплет первому встречному. За кого он меня принимает?»

— Говорю вам в надежде, что замолвите словечко, если… — Алтын замялся, показав допросчику щёлку правого глаза. — Когда Он вернётся.

«Вот в чём дело! Этот мыслитель с чего-то взял, что я эмиссар князя-изгнанника, и торопится выслужиться. Авансом, так сказать. Мерзость какая. Но не всё я ещё из него вытряс. Трясти так трясти. Перстень тебе? Будет тебе перстень».