Экономика СССР в период с 1921 по 1929 годы. Деньги и Вторая мировая война. После Второй мировой войны: экономика ФРГ, Англии, Франции, США, Латинской Америки, Китая, Японии и Восточной Европы [ - Коллектив авторов -- История

в сфере производства, теперь же десятилетиями социально-экономическая психология советского человека формировалась в условиях дефицита и нормированного потребления. Это и определяет перенос опыта социальной активности либо в сферу чинопроизводства, либо в сферу оборота.

Ломка сложившихся социально-экономических условий неизбежно порождает новый уродливый гибрид этих человеческих устремлений. Заметим, что возникший в конце перестройки дефицит курева и введение талонов на покупку табачных изделий были встречены хоть и с глухим ворчанием, но без особо активного возмущения. Наступление на пьянство вызвало паллиатив в виде роста самогоноварения и спекуляции. Все эти неурядицы были для закаленного советского народа вполне привычны, а реакция отработана. Другое дело – первый этап реформ, когда был проведен знаменитый «отпуск цен». К этой ситуации мы психологически оказались не готовы, и она немедленно пошла вразнос.

Довольно быстрое наполнение прилавков магазинов товарами зарубежного происхождения, которое «молодые реформаторы» ставят себе в непременную заслугу (видимо, за неимением других), сопровождалось еще более быстрой инфляцией. В результате мы получили ситуацию все того же дефицита, но в зеркальном отражении: полные прилавки при пустых кошельках большинства граждан. Перед нашими новоявленными предпринимателями встала задача вовлечения в оборот новых ресурсов, но не с позиции оживления затухающего производства, а с целью быстрого заполнения кубышек, пока общество не успело опомниться. И эти ресурсы быстро нашлись.

Во-первых, природные. Ликвидация государственной монополии внешней торговли превратила их в объект частной спекуляции.

Во-вторых, основные фонды предприятий и организаций, подлежащие приватизации.

В-третьих, личная собственность граждан, состоящая из приватизированного жилья и из сохранившихся лишь частично небольших накоплений. Сюда же надо добавить их потенциальное право на долю государственной собственности на средства производства, которое абсолютному большинству населения реализовать так и не удалось.

Новое направление социальной активности представителей старого бюрократического аппарата сформировалось очень быстро. Собственно говоря, психологически по исконным российским традициям большинство руководителей всегда рассматривает доверенный им государством объект как «кормушку», а тут еще убрали все препоны, сдерживавшие напор личного интереса. Помнится, руководитель одного крупного оборонного предприятия (ныне он уже несколько последних лет не решается показаться в Москве) горько сетовал под закуску после рюмки: «Понимаешь, нам по жизни много не доплатили. Придется самим поправлять…»

Надо оговориться, что здесь речь идет не о высшем звене старого аппарата. Во-первых, всегда это были люди достаточно умные и очень опытные, умеющие считаться с реалиями дня. Свидетельством тому то, что некоторые из них до сих пор возглавляют родные республики, ставшие независимыми государствами. Во-вторых, большинство из них по советской традиции к моменту достижения высшей власти одновременно достигли и возрастного барьера, при котором сама жизненная активность несколько снижается. В-третьих, наш новый перелом проходил достаточно мирно, и это позволило опытным людям сохранить нажитую личную собственность, прежде всего лучшие в стране квартиры вместе с частично приватизированными госдачами. Наконец, когда схлынула первая волна перемен, оказались, пусть в другой форме, но все-таки востребованными их житейская мудрость и часто уникальные профессиональные знания.

Активизировалось вновь именно среднее звено прежней бюрократии, чья карьера была прервана наступившими переменами примерно на ее середине, и его можно понять. Но это не тот случай, когда понимание целиком тождественно прощению.

Спору нет, долгие годы наш «развитой социализм» поддерживала перекачка за рубеж целого ряда невосстановимых природных ресурсов. Но, как ни крути, тогда мы воспринимали получаемое взамен как общегосударственное и делили его если не в равных долях, то относительно пропорционально. В период социально-политической и хозяйственной сумятицы последних лет перестройки и первых лет реформ эти пропорции грубо нарушились. Перекос распределения в пользу экономически активной части общества стал абсолютен, хотя он практически и не поддается надлежащему учету. Хуже всего здесь то, что изменилась не только структура общественного потребления, но и общественный моральный климат, объективно стимулирующий у огромной части населения неприятие самой идеи реформ.

Нравственно величайшей потерей для большинства граждан стало отсутствие жизненной стабильности. Стабильности, пусть невысокого, но достаточно твердо гарантированного материального уровня, дополняемого к тому же постоянным моральным поощрением со страниц газет, экранов телевизоров, лозунгов на демонстрациях.

Ситуацию ухудшает теперь новая демонстрация. Демонстрация уровня и образа существования «новых русских» (ну и термин!), в шоке от которой пребывает не только российский народ, но и Запад, очень благополучный материально, но еще и более осторожно-разумный в своих личных тратах. Наши же скоробогатеи целиком копируют удачливого золотоискателя Фильку Шкворня из замечательного романа В. Шишкова «Угрюм-река». Десять метров панбархата для портянок на грязные ноги, и толпой в кабак – гулять, пока все не пропьешь. А народ вокруг пусть глядит да радуется! Трудно ожидать другого от людей, не имеющих ни духовных ценностей, ни элементарного воспитания.

Понятие «новый русский» прижилось в народе и быстро распространилось по миру, как в свое время «спутник» и «перестройка». Только последними можно было гордиться, а первым – нет. Зато оно сейчас постоянно встречается в анекдотах.

Попробуем рассмотреть основные признаки этой группы людей. Безусловно, их объединяет высокий уровень дохода (источников его мы подробней коснемся в последующих главах), особенно на фоне общего обнищания населения. При этом надо разделять «капитанов» кораблей (шхун, барж, паромов, шаланд и т. п.) новой «рыночной» экономики и их команды. К ним относятся служащие банков, фирм и т. д., которых сейчас принято называть «средним классом». Первые правят бал, вторым кое-что перепадает с барского стола. Перепадает прежде всего потому, что они успели получить кое-какие профессиональные навыки, делающие их относительно пригодными для работы в новых условиях.

Средний класс как понятие целой категории населения появился после пресловутого кризиса августа 1998 г. Мы опять его просто «выхватили» из западной терминологии, не удосужившись примерить к нашим условиям. Тема и объемы книги не позволяют рассмотреть эту категорию подробнее, как она того заслуживает. На Западе ей посвящены тысячи изданий. Отметим только то, что там средний класс является опорой общества и основой экономики, а это предполагает надежность его существования, обеспеченную целым набором социальных гарантий.

У нас пока, напротив, так называемый средний класс целиком зависит от милостей заправил нового бизнеса, которых и принято именовать «новыми русскими». Социально и физически они – преемники родных детей дефицита, взросших при советской власти, ряды которых пополнили представители открытого криминалитета. Источник их состояний – бесконтрольный оборот упомянутых выше ресурсов, который в период экономического хаоса они захватили в стачке со средним звеном государственного аппарата. Идеальными условиями для цветения этого гибрида были парниковое отсутствие новой законодательной основы и профессиональная некомпетентность как создателей законов, так и высшего эшелона их реализации.

С точки зрения образа жизни «новые русские» не являют собой психологически ничего нового. Вспоминается одна улица в Иванове (кажется,