Моя идеальная - Настя Мирная

эта мразь не сдохнет, а ты не будешь в безопаности. Если бы я был уверен, что ты сможешь привыкнуть к новой обстановке, то без раздумий увёз бы тебя отсюда как можно дальше. Пойми, родная, что я и сам с ума схожу, но не могу позволить тебе одной выходить из дома.

— Артём, — шепчет малышка, поднимаясь на носочки, — я тоже не хочу уезжать, но если это единственный способ, чтобы жить без страха, то я готова.

— А как же учёба, Насть? Заочно на опера и следака не отучишься.

— Думаю, мы это переживём. Я не хочу всю жизнь бояться. Наверняка же где-то ещё есть подобные образовательные учереждения. А если нет, то какая разница, Тём? — небрежно пожимает плечами, будто ей реально похую.

Но я же, блядь, знаю, что это не так. Она только помирилась с матерью. И наши друзья здесь. И наша квартира.

— Я найду его, родная, и убью. — режу хрипом. — А до тех пор… Во втором полугодии вернёмся на учёбу. Если же ты утвердишься в своём решении уехать, то так тому и быть.

— Тёма… Тёмочка… — шелестит, зарываясь лицом в мой шарф.

Её горячее влажное дыхание гонит огненных мурах по моей коже.

— Пойдём домой? — спрашиваю, гладя её по волосам.

— Давай ещё немного погуляем. Я так люблю снег. — тянет, умоляюще заглядывая в глаза.

Качаю головой, улыбаясь.

Ну вот, и как можно ей отказать? Конечно же, никак. И похеру, что я уже не чувствую пальцев на ногах, а губы потрескались и горят от бесконечных поцелуев на морозе.

— А я думал, что ты у меня теплолюбивая девочка. — улыбаюсь, возобновляя шаг.

— Теплолюбивая. — кивает, подтверждая свои слова. — Но я так обожаю снежные ночи, когда снежинки переливаются в свете фонарей, а снег скрипит под ногами. Когда он ещё не затоптанный, а такой мягкий и пушистый.

Высвобождает ладонь и, раскинув руки и задрав голову к небу, начинается кружиться под светом фонаря. Золотые волосы выбиваются из хвоста и переливаются так же, как и летящие с неба снежные хлопья.

Такая красивая. Такая нежная. Такая неземная. Такая лёгкая. Такая счастливая. Такая моя.

Растягиваю рот в улыбке и иду за ней. Прямо в движении ловлю ладонями за талию и поднимаю вверх. Наш звонкий смех эхом разлетается по пустынным ночным улицам спального района. Ни на секунду зрительный контакт не разрываем.

Голова начинает кружиться, а ноги заплетаться от долгого вращения. Делая несколько шагов назад, заваливаемся в сугроб.

Бля, снега реально намело столько, что до асфальта не докопаешься.

И да, снова смеёмся, целуемся и опять смеёмся.

Даже меня на какое-то время отпускает вся та хренотень, что топит нутро. О страхах забываю, о переживания, о сомнениях. Всё расворяется в зелёных глазах, излучающих тепло и радость.

— Люблю тебя, любимая. — толкаю, прижимаясь к губам, а потом поднимаюсь на ноги. таща свою девочку следом.

— И я тебя люблю! — выкрикивает, отпуская мою ладонь и заваливась обратно.

— Настя, харе валяться. Замёрзнешь. — бурчу, а самого новый приступ смеха накрывает.

До дома добираемся уже во второй половине ночи. Уставшие. Промёрзшие до костей. Одежда в сосульки превратилась. Щёки, носы и подбородки лёдяные. Губы растрескавшиеся. Настолько окоченевшие, что даже пальцы не слушаются, но пиздец какие довольные и счастливые.

Впервые за долгие годы я почувствовал себя мальчишкой, который может валяться в снегу и швыряться снежками, и не бояться, что дома мне за это влетит от отца. И пусть с огромном запозданием, но я стал самым обычным пацаном без страхов. И похеру, что мне через неделю двадцать пять. Сегодня мы, хоть и на время, отпустили все свои проблемы и просто побыли детьми. Только отперев дверь квартиры, сознаю, насколько сильно нам обоим необходима была эта эмоциональная перезгрузка, иначе мы бы просто свихнулись.

Настя замирает посреди коридора, больше похожая на снежную бабу. В снегу от подошв ботинок до самой макушки. Стягивает заледеневшими пальцами перчатки, но никак не может ухватить язычок молнии. С улыбкой расстёгиваю её куртку и помогаю стащить её. Бросаю прямо на пол. Следом летит шарф, шапка и даже штаны.

— Иди грейся в душ. — смеясь, отпускаю ей шлепок по окоченевшей заднице, отчего любимая аж подпрыгивает с визгом.

— Сволочь. — бросает, стукая меня по грудине.

Ловлю её руки и кладу на левую сторону, где до треска колошматит сердце, не позволяя уйти. Она поднимает на меня глаза.

— У нас с тобой обязательно всё будет хорошо.

Не знаю, почему говорю именно это. Просто где-то глубоко внутри меня родились эти слова, и я просто не могу молчать. Моя девочка какое-то время сканирует моё лицо, а потом врубает эту свою мозговъебательную улыбку.

— Конечно, будет, любимый. Обязательно.

Как бы ни хотелось отправиться вместе с ней под поток горячей воды, сдерживаю этот порыв. Хотел бы я сказать, что у нас впереди вся ночь, но вот часы на микроволновке оповещают об обратном, показывая 3:18.

Блядь, мы, оказывается, почти девять часов по улице шарахались, а я даже не заметил этого. За себя не боюсь, но переживаю, что Настя может после этого заболеть. Только этого не хватало.

Чайник начинает издавать режущий отчаянный свист, закипая. Заливаю чайные листья кипятком и думаю о том, что дожился до того, что в кухонном шкафу стоит уже с десяток разных сортов вместо одной коробки с пакетиками. Моя любимая девочка превратила мою холостяцкую квартиру в настоящий семейный дом. Тёплый и уютный. Живой. Наполненный радостью и счастьем. А ещё я понимаю, что не хочу уезжать отсюда. Раньше насрать было на то, где жить, но больше нет. С этой квартирой связано слишком много светлых воспоминаний.

Помню, как притащил сюда Настю после вечеринки, когда она грохнулась в обморок. Помню, как кричала на меня, когда поняла, что я её раздел. Как сказала, что не хочет выходить замуж. Как впервые пыталась готовить. Как стонала, лёжа на столе с раздвинутыми ногами. Как шептала о любви. Как мы танцевали в зале. Как заваливались в постель. Как сидели ночами над конспектами. Как смеялись. Как плакали. Как радовались и грустили. Как ссорились и мирились.

Эта квартира насквозь пропитана запахом любимой девочки. И, конечно же, её любовью. Наверное, я старею, раз начинаю привязываться к невоодушевлённым предметам. Качнув головой, улыбаюсь, снова пробегаясь взглядом по периметру кухни.

Нет, в этом доме есть душа. И у этой души есть имя.

Пока любимая греется в ванной, решаю не торопить, хоть и сам задубел, поэтому согреваюсь обжигающим чаем, когда входит Настя. Им же я