Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

тотчас же подхватила слова «так было и так будет», и возбуждение в обществе только усилилось. По всей России на фабриках и заводах начали возникать забастовки протеста, были и попытки уличных демонстраций. Министр торговли С. И. Тимашев, считая на основании докладов с мест, что правота полицейских властей в данном случае отнюдь не бесспорна, по соглашению с В. Н. Коковцовым выступил в Гос. думе с примирительным заявлением, обещав, что на Ленские прииски будет послано компетентное лицо для производства расследования. Государь возложил эту миссию на б. министра юстиции С. С. Манухина, пользовавшегося общим доверием.

Забастовки постепенно пошли на убыль; общество удовлетворилось ревизией Манухина, который в своем докладе пришел к выводу, что правление Ленского товарищества проявило непонимание нужд рабочих, отказывая в улучшении их быта (все правление после этого вышло в отставку), и что местная полиция допустила как бездействие, так и превышение власти, стоившее стольких жизней. Дело закончилось преданием суду начальника местной полиции, который, однако, года через два после событий был судом оправдан, т. к. было признано, что он находился в состоянии обороны перед лицом огромной разъяренной толпы.

Государственная дума стала настолько существенным фактором русской жизни, что правительство не могло не интересоваться исходом предстоящих выборов. Столыпин в свое время предполагал оказать широкую поддержку умеренно правым партиям, в особенности националистам. В. Н. Коковцов считал, наоборот, что вмешиваться в выборы следует как можно меньше. Общее заведование выборами было возложено на тов. министра внутренних дел А. Н. Харузина; ведение избирательной кампании было предоставлено местной инициативе губернаторов. Только в одном отношении была сделана более серьезная попытка повлиять на выборы. Закон 3 июня предоставлял решающее значение курии землевладельцев. Там, где крупных помещиков было мало, большинство принадлежало уполномоченным от мелких землевладельцев, а среди них, в свою очередь, преобладали сельские священники, считавшиеся как бы владельцами церковных участков земли. Обер-прокурор Синода через местных архиереев предложил духовенству принять возможно более активное участие в выборах. Результат этого предписания получился неожиданно внушительный: на съездах мелких землевладельцев повсюду стали избираться священники; в двадцати губерниях они составили свыше 90 процентов уполномоченных, а в общем итоге 81 процент! Печать забила тревогу. Стали писать, что в новой Думе будет чуть ли не двести священников. Забеспокоились и крупные землевладельцы. Но духовенство, в общем, политикой интересовалось мало; явившись на выборы по указанию епархиального начальства, оно не составило какой-либо особой партии и далеко не всегда голосовало за правых. Священники только забаллотировали несколько видных октябристов, защищавших в Третьей Думе законопроекты о свободе совести. Сам председатель Гос. думы М. В. Родзянко прошел только благодаря тому, что правительство, вняв его просьбам, выделило священников в особую курию по тому уезду, где он баллотировался в выборщики.

В отдельных губерниях (например, в Вятской, Нижегородской, Черниговской) местная администрация прибегала к более прямому давлению, вычеркивая из списков наиболее видных кандидатов оппозиции, с расчетом, чтобы их жалобы на неправильное лишение избирательных прав рассматривались уже после окончания выборов.

Были также (в виде общей меры) исключены из списков те евреи, которые пользовались только «условным» правом жительства в данной местности.

Все эти меры вызвали много раздражения и протестов – и в общем итоге весьма мало повлияли на исход выборов, происходивших в течение сентября и октября 1912 г.

В городах, не только по второй, но и по первой курии, обозначилось определенное полевение. В Петербурге и Москве сразу же полностью прошли списки к.-д. и прогрессистов[180]. То же произошло во всех больших городах, кроме Одессы, где исключение из списков большого числа евреев дало неожиданную победу правым. Официальное С.-Петербургское телеграфное агентство изо дня в день печатало статистику выборов, из которой вытекало, что правые имеют 57 проц. выборщиков, оппозиция около 50 проц., октябристы – всего 10 процентов. Все уже готовились к тому, что Дума будет правая, и оппозиционная печать писала о «комедии выборов».

Первая официальная статистика новой Думы как будто подтверждала эти сведения: правых числилось 146, националистов – 81, октябристов – 80, всей оппозиции – 130… Но как только депутаты съехались, выяснилась совершенно иная картина: агентство огульно зачислило чуть не всех крестьян и священников в правые, тогда как многие из них были октябристами, а то и прогрессистами… Существовавшее на бумаге правое большинство растаяло. Оказалось, что если несколько пострадали октябристы (их осталось около 100), то усилились к.-д. и прогрессисты; националисты раскололись, от них влево отделилась «группа центра»; в итоге правое крыло почти не возросло[181].

Еще существеннее был тот факт, что октябристы на этот раз проходили по большей части, вопреки желанию властей. Тот же самый результат, который в 1907 г. был победой правительства, оказывался в 1912 г. успехом оппозиции. Это не замедлило сказаться на выборах президиума. Октябристы вошли на этот раз в соглашение с левыми. М. В. Родзянко был переизбран председателем против голосов националистов и правых; товарищем председателя был избран прогрессист[182]. В своей вступительной речи Родзянко говорил об «укреплении конституционного строя», об «устранении недопустимого произвола» – причем правые демонстративно покинули зал заседаний. Меньшиков писал в «Новом Времени» про «опыт с левой Думой». При обсуждении декларации В. Н. Коковцова Дума (15.XII.1912) приняла левым большинством 132 против 78 формулу прогрессистов, которая заканчивалась словами о том, что Гос. дума «приглашает правительство твердо и открыто вступить на путь осуществления начал манифеста 17 октября и водворения строгой законности». Третья Дума таким тоном с властью никогда не говорила.

При всем том в новой Думе не было ни определенного большинства, ни желания вести систематическую борьбу с правительством, тем более что события внешней политики в конце 1912 г. заслоняли внутренние конфликты.

15 сентября 1911 г. – всего через десять дней после кончины Столыпина – международное равновесие на Ближнем Востоке было нарушено выступлением государства, свыше пятнадцати лет не проявлявшего политической инициативы: Италия первая решила приступить к разделу турецкого наследства. Момент был выбран для нее удачно. Еще не закончился франко-германский конфликт из-за Марокко. Тройственное согласие – как уже называли Англию, Францию и Россию – стремилось привлечь Италию на свою сторону, тогда как Тройственный союз, несмотря на германские симпатии к Турции, не мог себе позволить открытого выступления против своей союзницы. Италия могла действовать, не встречая протеста ни с чьей стороны.

Под предлогом плохого обращения с итальянскими подданными в портах турецкой Африки Италия ультимативно потребовала, чтобы Турция разрешила ей оккупировать своими войсками Триполи, Бенгази и другие портовые города, и, получив отказ в таком необычайном требовании, 16(29) сентября объявила ей войну.

Игра была беспроигрышной для Италии не только в дипломатическом, но и в военном отношении. Турция почти не имела флота, и ее африканские владения были отделены от метрополии «нейтральным» (фактически английским) Египтом.