Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

Песню «Запомню, оставлю в душе этот вечер…» можно смело отнести к философской. В ней автор размышляет о своем творчестве, о песнях, которые он называет «составами в пустыне» и которые «без меня понесутся по миру». Однако конец песни печален:

…Я сам не поехал с тобой по пустыням —И вот мой оазис убили пески.

Не менее грустный вывод содержался и в другой песне — «Не писать мне повестей, романов…». Судя по всему, она была навеяна Высоцкому его недавним пребыванием в больнице: «Я лежу в палате, где глотали, нюхали, кололи все подряд». И вот, полежав в этой палате наркоманов, Высоцкий делает пророческий вывод: «Чувствую — сам сяду на иглу». До этой «посадки» остается примерно шесть лет.

В песне «Нет меня — я покинул Расею…» Высоцкий развеивает слухи о своем якобы возможном бегстве из страны. Эти слухи стали особенно интенсивно муссироваться в народе именно в этом году на почве любовного романа, который у Высоцкого был с Мариной Влади. Вполне вероятно, слухи эти специально вбрасывали в общество недоброжелатели певца из державного лагеря, надеясь таким образом подтолкнуть его к такому шагу. Тем более что тогда уже намечалось открытие еврейской эмиграции. Вот именно против этих слухов и протестовал Высоцкий:

…Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:«Нет его — умотал наконец!Вот и пусть свои чуждые песниПишет там про Версальский дворец»…

Я смеюсь, умираю от смеха:Как поверили этому бреду?! —Не волнуйтесь — я не уехал,И не надейтесь — я не уеду!

Это был недвусмысленный ответ тем людям, кто и в самом деле рассчитывал, что Высоцкий навсегда уедет из страны со своими «чуждыми песнями». Однако напомним, что наш герой был евреем лишь наполовину, и если эта часть еще могла «дать слабину», то русская, сильнее привязанная к России, вряд ли (во всяком случае, тогда она этому активно сопротивлялась). К тому же он прекрасно понимал, что как певец и артист он имеет шанс проявить себя по самому высокому разряду лишь здесь, а за границей в этом плане ему мало что светит.

Песня «Она была чиста как снег зимой…» также была написана для фильма «Один из нас» и именовалась романсом. Она заканчивалась на оптимистической ноте: «Спешу навстречу новым поединкам — и, как всегда, намерен побеждать!»

Наконец, песню «Переворот в мозгах из края в край…» мы уже на этих страницах обсуждали: это был ответ Высоцкого на ленинский юбилей. Ответ убийственный — про «рай чертей в Аду».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ОТ ЛЕНИНА ДО МАХНО

9 июня Высоцкий был занят в спектаклях «Павшие и живые» и «Антимиры», 14-го — в «Антимирах» и «Десяти днях, которые потрясли мир».

Утром 21 июня Высоцкий сыграл в «Павших и живых», после чего от души поздравил своего коллегу по театру Валерия Золотухина с 29-м днем рождения. В качестве подарка преподнес ему модную синтетическую рубашку светло-шоколадного цвета. Именинник подарком был растроган и тут же надел рубашку. Ровно год назад тот же Высоцкий подарил ему брюки, которые в этот день тоже были на нем — в итоге Золотухин получился весь в «Высоцком».

26 июня Высоцкий приходит на день рождения к своему отцу Семену Владимировичу, где дает импровизированный концерт.

28 июня в родном театре Высоцкий почти два часа корпел над анкетой, которую ему вручил монтировщик декораций «Таганки» Анатолий Меньшиков. Идея с анкетой пришла к последнему случайно — после того, как он прочел в «Юности» дамский альбомчик дочери Карла Маркса, Женни. В течение нескольких недель Меньшиков подсовывал свое изобретение нескольким актерам (Смехову, Золотухину, Филатову), но Высоцкому показать ее опасался — думал, что тому все эти «дамские» вопросы покажутся дебильными (среди последних значились: «любимый фильм», «любимая песня», «идеал мужчины», «идеал женщины», «человек, которого ты ненавидишь», «каким человеком ты считаешь себя» и т. д.). А оказалось, что все это время Высоцкий с интересом наблюдал за тем, как его партнеры старательно заполняют анкету, и ждал, когда же дойдет очередь и до него. И дождался.

В тот вечер на «Таганке» шли два спектакля с участием Высоцкого: «Павшие и живые» и «Добрый человек из Сезуана». Во время короткой паузы в первом спектакле Меньшиков и вручил Высоцкому анкету. Далее послушаем рассказ самого монтировщика:

«К моему большому удивлению, он очень обрадовался и сразу же (около 19 часов) уселся и углубился в раздумья. Я зашел в его гримерку после „Павших“ и заглянул через плечо — как „идет процесс“. Володя по-школьному, ладошкой прикрыл написанное и сказал, что подглядывать неприлично. Я же, к своему ужасу, успел заметить, что он ответил только на первые два-три вопроса. Провякав что-то типа „сачкуешь, Володь“, побежал делать перестановку на „Антимиры“. Около 22 часов я забежал к нему снова. За прошедший час дело продвинулось на два вопроса. На мое недоумение Высоцкий мягко огрызнулся и заверил, что скоро закончит. Он появлялся на сцене только в своих картинах, рискованно игнорируя „массовки“ и используя каждую свободную минуту на общение с анкетой. После спектакля я пришел за анкетой, но Володя едва осилил половину вопросов. „Ну и задачку ты мне задал. Легче два спектакля отыграть“.

Мы разобрали декорации «Антимиров», я пришел к нему снова, еще минут пятнадцать «постоял над душой» и наконец получил желаемое. «Только никому не показывай», — сказал Высоцкий. Я пообещал и, обняв в вечер ставшую исторической книгу, поехал домой. Дома, уже глубокой ночью, я трепетно раскрыл страницы, исписанные мелким понятным почерком своего кумира, прочел и впал в отчаянье, смешанное с обидой. Другие актеры отвечали остроумно, заковыристо и философично — Годар, Трюффо, Войнович… (крамольные тогда имена), выражали сложные, умные и революционные мысли, а ВЫСОЦКИЙ (!) за столько часов раздумий назвал любимыми общепринятых Чаплина, Куинджи, Родена, Шопена и патриотический шлягер «Вставай, страна огромная»… Это было за рамками моего «прогрессивно-диссидентского» и подлинно таганского отношения к интеллектуальным ценностям…»

Отметим, что Высоцкий потряс не только этим. Как уже говорилось выше, в графе «Самая замечательная историческая личность» он вывел имена вождя мирового пролетариата, основателя советского государства В. Ленина и итальянского революционера XIX века Д. Гарибальди. Можете себе представить смятение автора анкеты, если он сам называет свои тогдашние взгляды «прогрессивно-диссидентскими». Кстати, это смятение до сих пор испытывают многие высоцковеды — приверженецы точно таких же взглядов — и пытаются их по-разному оправдать. Тот же Я. Корман по этому поводу выдвигает следующую версию: