Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

Автор отмечает, что будущее Ауслендера вообще «представляло собой чистую потенциальность». В романе описаны его различные социальные миссии: ученого, политика, бизнесмена и под занавес учителя. Социальные одежды меняются. Через них проявляется Иван Ауслендер, но в то же время в каждой из этих ипостасей он становился другим. Собственно, пойти в политику или бизнес – это примерно то же самое, что надеть костюм Губки Боба.

В политику Ауслендер попал случайно, тогда в стране кружил истерический «болотный» круговорот. Герой какое-то время послушно шел по этой стезе. Здесь он поймал особый фарт, горел азартом, что привлекало слушателей, которых был дефицит в университете.

Политика открылась для него с подачи товарища и коллеги по университету Рюрика Иосифовича Асланяна. Это яркий человек, блестящий американист с отличной родословной. В описании Асланяна угадывается фигура питерского филолога и писателя Андрея Аствацатурова: «Американист, большой знаток Генри Миллера», имел «богатую родословную и сумасшедшую популярность у юных филологинь» и «воплощал тип модного левого интеллектуала».

Когда Асланяна позвали в политику, он «перевел стрелки» на Ауслендера, так как сам считал, что «любой выбор ложен, а сама возможность выбирать иллюзорна, так в чем смысл и как эти кукольные выборы могут быть честными или нечестными? Марионетки в конечном итоге всегда выбирают очередного Карабаса-Барабаса; лучшее, что может сделать умный Буратино, – это порвать холст иллюзии в очаге каморки папы Карло и уйти за кулисы, где можно обрести внутреннюю свободу, свободу по ту сторону сцены».

Выбор ложен, и надо порвать «холст иллюзий»… В какой-то мере Асланяна можно назвать проводником Ауслендера в новый для него мир, по крайней мере благодаря ему стали эволюционировать представления героя. Он будто пробудил его от сна, показал перспективы для «чистой потенциальности».

Асланян знал, что политика, выбор – фикция. Дал возможность, чтобы в этом убедился и Ауслендер и у него открылись глаза на сцепления иллюзий. Его жизнь – комментарий, который вторичен, как и его рассуждения о природе власти.

Его жизни-комментарию также необходим комментарий, что и сделали последователи, развив его учение, о котором и сам Ауслендер не догадывался. Финал книги полностью отдан изложению «учения Веданты». В нем, кстати, также есть о подрыве собственных иллюзорных представлений: «никакой единой идеологии – а только методология абсолютного вопрошания об истине. Это чем-то похоже на терроризм, это и есть терроризм, акты подрыва иллюзорных представлений о жизни». В этом освобождение. Изложение этого «учения» – это комментарий к жизни Ауслендера.

Иван Ауслендер из «поколения паузы, поколения промежутка». Он находится в подмороженном состоянии, во льду, как сгусток потенциальностей, которые могут быть никогда и не реализованы.

У него и «детей не получилось, потому что любовь отморожена, в сердце замерзла любовь», отношения с женой также были далеки от идеальных, в них скорее царило отчуждение. Так во всем, пока Иван на время не загорелся политическим пламенем. Герой до поры – замороженный продукт, как и многие в этом мире, который всё больше подминает под себя вселенский ледник.

Ауслендер не был прирожденным политиком. Политика – это одна из возможных и бесконечных потенциальностей. Случайных.

Случай форматирует человека, выстраивает инерцию его жизненного пути. Поэтому периодически необходима встряска, открытые глаза. Хлопнуть дверью и уйти из университета, распрощаться с политической активностью, чтобы не увязнуть, окончательно не потерять себя, не нарядиться в одежды, делающие тебя иным. Не остаться пригвожденным к «холсту иллюзий», как бабочка. Необходимо пробуждение от иллюзий, от того, что ограничивает тебя, приписывает ту или иную социальную функцию, ставит рамки.

Иллюзии имеют свойство растворяться. В ином случае жизнь с ними превращается в затяжную болезнь. «Разбить все сияющие витрины на этой сияющей улице, уничтожить все барьеры и границы, разделяющие нас, мешающие нам понимать, что все мы – люди, все мы имеем одинаковые права на всё, что ни есть в этом мире», – размышлял Ауслендер перед витриной «Макдоналдса», символа иллюзорного мира, при этом желая «взорваться кометой, сияющим метеором, чтобы осветить тьму и раздвинуть холод». Бить он ничего не стал, просто прошел мимо. «Как всегда», – отмечает автор. По пути героя прилепинского романа «Санькя», разгромившего «Макдоналдс» вместе с товарищами, он не пошел.

Во всем этом есть отголоски и авторских впечатлений от похода в политику, которые привели Германа Садулаева на сентябрьские выборы в Госдуму 2016 года от КПРФ. Определенные иллюзии развеялись от столкновения с административным ресурсом и выборными технологиями, которые подгоняют всё под желаемый результат.

А пока было выступление на протестном митинге, от которого герой испытал воодушевление и экстаз. Затем он читал лекции в политклубе. Одна из них – на тему «сакральная власть».

Сакральность власти ставится героем в зависимость от ландшафта: «Там же, где ландшафты не освоены и не управляемы, где выживание и благополучие зависят от иррациональных причин, государственная власть сакрализуется».

Ауслендер рассуждает о том, что «власть происходит из жертвоприношения». Выборы – это имитация жертвоприношения. Не больше двух сроков. Но можно уйти, чтобы вернуться, воскреснуть, обрести сакральный статус.

Об этом же говорил сам Садулаев в своем знаковом интервью «Когда царя ведут на гильотину…». О жертве, предназначенной богам и поэтому обретшей сакральный статус, которая правила до поры, пока в состоянии урегулировать отношения с природой – так возникла власть: «Ведь сакральная власть была нужна людям не для того, чтобы урегулировать отношения внутри сообщества, а для того, чтобы урегулировать отношения с природой, с силами, которые могущественнее человека. В результате этого тождества жертвы с божеством и возникли привилегии» (http://admarginem.ru/etc/1714).

После этого первого выступления Ауслендер дискутировал с Асланяном на предмет необходимости царской власти для России.

«Этой страной невозможно управлять! Она неуправляема! Вернее, она всегда управляется сама, сама собой управляется. Слишком большая, пустая и разная! Заснеженная пустыня, по которой идет лихой человек! Идет и боится. Потому что другой лихой человек идет по его следу, а за сугробом в засаде сидит третий, который ждет их обоих, но чу, звенят колокольцы – едет на санях с мигалкой четвертый лихой человек, который схватит всех троих и отправит на каторгу, в землю еще более заснеженную и пустую, а такая в России всегда есть. И каждый прячет за пазухой свою краюху хлеба и свой кисет с табаком, и за сапогом у каждого – нож. Так какой тут консенсус? Какое умеренное насилие? Тут одно только может быть: царь. Чтобы решал вопросы с метелью и вьюгой, регулировал высоту сугробов, вовремя включал и выключал солнце. А со всем остальным народ как-нибудь сам справится. Всегда справлялся и теперь справится сам», – рассуждал Асланян, развивая тезисы выступления Ауслендера, комментируя их. По его словам, у царя