Красные цепи - Константин Образцов

— Это был оборотень, — сказала Алина. — Стрелок с арбалетом — оборотень.

Ей захотелось, чтобы Кардинал удивился этому слову или как-то выразил свое недоверие, и тогда она стала бы спорить и доказывать ему то, с чем сама и не думала соглашаться раньше.

Как странно: с тех пор как она рассталась с Гронским — она думала про это именно так, рассталась, — Алина чувствовала, что готова защищать все те его идеи, которые так непримиримо отвергала раньше.

Но Кардинал и бровью не повел.

— Оборотень, — легко согласился он. — Но это сейчас не очень важно. Как бы то ни было, и он, и Абдулла мертвы и уже не смогут поведать ничего, что облегчило бы поиск того или тех, кто стоит за ними обоими. Того, кто делает эликсир из человеческой крови и плоти.

Кардинал внимательно смотрел на Алину. Она вспомнила, как во время их прошлой встречи Гронский старательно избегал упоминания обо всем, что касалось алхимии, ассиратума и книги «Красные цепи».

— Не понимаю, чем могу вам помочь, — ответила она.

Кардинал чуть улыбнулся, и Алина почувствовала, как между лопатками пробежал неуютный холод.

— Видите ли, — сказал он голосом доброй змеи, — я совершенно уверен в том, что Родиону известно о сути этого дела гораздо больше, чем он счел нужным мне рассказать. Даже если не учитывать того обстоятельства, что он явно лгал в ответ на некоторые вопросы, мне слишком хорошо известны его аналитические способности и обстоятельный подход к любому делу, которым ему приходится заниматься. Так что я очень хотел бы знать то, что знает он.

— Так и спросите его самого, — ответила Алина, и слова ее прозвучали чуть более резко, чем она того хотела. — При чем тут я?

— Он не скажет, — быстро отозвался Кардинал. — Предполагаю, что это расследование имеет для него какое-то личное значение и он хочет добиться результатов явно отличных от тех, к которым стремлюсь я. К тому же Родион — одиночка, он упрям, иногда даже слишком, и не желает иметь со мной дел, разве только его вынудят к тому крайние обстоятельства. Такое отношение не может меня не огорчать, но я смирился с этим еще два года назад. А вот что действительно печально, так это то, что мне сейчас нужна его помощь, ну или хотя бы информация, которой, как я убежден, он располагает. К сожалению, мои собственные усилия в течение последней недели ни к чему не привели. В «Данко» пусто, охраны нет, девочки с ресепшена разбежались, врачи тоже; двоих из них мы не нашли, а те, с которыми удалось поговорить, не сообщили решительно ничего важного или нового. В итоге мы обнаружили только забитые никчемным оборудованием складские помещения, подвальную лабораторию с препаратами из человеческих органов, а в кабинете Кобота — большое количество записей с результатами химических и микробиологических исследований. Видимо, он пытался самостоятельно получить эликсир, но потерпел в этом полную неудачу. Сам Кобот тоже пропал; его ищут и, конечно, рано или поздно найдут, но не думаю, что от него будет какой-то прок. Изъятые истории наблюдений пациентов «Данко» тоже оказались бесполезны: одни только результаты диагностики и заключения о безупречном здоровье. Мои люди даже поговорили с каждым из тех, кто был клиентом медицинского центра. Разумеется, все эти люди сообщили только, что получали раз в месяц свою порцию напитка, которую привозил им курьер. В общем, мне не оставалось ничего другого, как законсервировать «Данко» до поры до времени и оставить там пару человек для охраны и наблюдения.

Кардинал чуть нагнулся вперед.

— Дорогая Алина, — голос его был негромким и проникновенным, — признаюсь, я в тупике. И буду очень признателен вам, если вы поможете мне из него выйти. Родион наверняка делился с вами своими идеями и умозаключениями, о которых вы оба умолчали прошлый раз, — я ведь видел, как он бросал тогда на вас эти свои взгляды. Мне пригодится сейчас что угодно, любая версия, гипотеза, даже самая странная и невероятная. В конце концов, разве вам самой не интересно будет узнать истинного виновника тех преступлений, расследование которых едва не закончилось для вас трагически? Окажите мне любезность, и поверьте, я умею быть благодарным.

Алина покачала головой.

— Я действительно ничего не могу вам сказать, — твердо произнесла она. — Гронский не посвящал меня в свои теории или что там еще. Он предложил мне сотрудничество, на которое я, сама не понимаю как, согласилась, порекомендовал устроиться на работу в «Данко», потом попросил организовать ему встречу с Галачьянцем и сделать анализ крови Маши, только и всего. Потом я решила действовать сама, пробралась ночью в пустой дом, а об остальном вы знаете.

Алина помолчала.

— Последний раз я видела его неделю назад, — добавила она, секунду поколебавшись. — Он сказал, что наше расследование закончено, и… в общем, я ушла. Вот и все.

Кардинал кивнул и задумчиво посмотрел перед собой.

— Что ж, — негромко сказал он. — Значит, некоторые вещи в этом мире не меняются. Как это похоже на Родиона: использовать людей, а потом избавляться от них, когда они перестают быть нужными.

Алина вздрогнула.

— Что значит «похоже»? — вырвалось у нее.

Кардинал снова улыбнулся.

— Моя дорогая Алина, а что вы вообще знаете про человека по имени Родион Гронский? Он вам рассказывал про себя хоть что-то?

Алина сглотнула вдруг невесть откуда взявшийся комок в горле и кивнула.

— Рассказывал… про работу наемником… агентом… про Восток…

— И вы, наверное, представили себе нечто благородное и романтическое, да? Или полагали, что он трудился послом доброй воли по всему миру?

Алина молчала. Противное ощущение комка в горле нарастало.

— Если бы Родион действительно рассказал вам правду о том, кем был и чем занимался, то вас не удивили бы слова о том, что он привык манипулировать людьми и использовать их в своих собственных целях. Собственно, это была и есть самая сильная его черта как профессионала. И кому как не мне это знать: ведь он был моим воспитанником с тех самых пор, как его отец и мать погибли в шторме на Северном море; он был моим учеником, одним из лучших, заметьте, а потом — одним из лучших агентов. Полагаю, он не захотел распространяться о некоторых подробностях своей бурной биографии, а вы, будучи очарованы его несомненным обаянием — очарованы, не спорьте! — и не спрашивали ни о чем, дорисовав образ при помощи собственной фантазии. В этом нет ничего странного или стыдного: поверьте, не вы одна слушали его, затаив дыхание и веря каждому слову. Оказывать на людей подобное влияние есть часть его профессиональных компетенций, таких же, как стрелять без промаха или за пару секунд убить человека голыми руками, — а в его высоком профессионализме вы имели случай убедиться.