Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет - Александр Лопухин

На следующее утро Христос опять явился в храм и продолжал свою проповедь. Но враги Его уже заранее рыскали вокруг храма, замышляя козни против ненавистного им учителя. Они, видимо, не спали всю ночь и чрезвычайно обрадовались, найдя способ неожиданно поставить Христа в безысходное, на их взгляд, затруднение. Среди веселья и разгула праздника Кущей бывали и дела безнравственности и распущенности, тем более, что вследствие нарушения обычного порядка жизни и пребывания населения города вместе с огромными массами пришлого люда в загородных шалашах представлялось и больше соблазнов к тому. Им попалась в руки одна женщина, захваченная в прелюбодеянии, и книжники не преминули воспользоваться этим случаем для законнического уловления ненавистного им Галилеянина. Обвинять ее в сущности не их было дело, а ее мужа, и она притом не могла быть подвергнута законному наказанию, кроме развода, если сам он не был человеком чистой жизни. В затруднительных случаях, однако же, у иудеев было в обычае советоваться с каким-либо знаменитым учителем, и этим-то именно обычаем и захотели они прикрыть свой коварный замысел. Если, думалось им, Иисус осудит ее и будет настаивать на побиении ее камнями, согласно закону (Лев 20:10; Втор 22:24), то это повредит Ему в глазах народа, так как закон этот давно уже перестал приводиться в действие, – вследствие именно слишком большой распространенности самого преступления. Если же, с другой стороны, Он отпустит ее, то они могут обвинить его в послаблении закона, так как формально он еще был обязателен. Осудить ее на смерть, кроме того, было бы с Его стороны посягательством на право, принадлежащее исключительно римскому правителю. Во всяком случае им думалось, что они поставят Его в безысходное положение. Нагло притащив к Нему жалкую, растрепанную блудницу, они сказали Ему: «Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии. А Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями. Ты что скажешь?» Спаситель видел их наглое коварство, услаждавшееся нравственным позором и бедствием ближнего, и Он устыдился за свой народ. Как бы не расслышав обращенного к Нему вопроса. Он склонился лицом вниз и молча писал пальцем на земле. Затем, успокоившись духом, Спаситель поднял свой задумчивый взор и кротко заметил наглым совопросникам: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Сказав это, Он потупился опять и продолжал писать на полу. Но этого было довольно. Хитро задуманное коварство разлетелось в прах. Христос, избегая законнических рассуждений касательно преступной женщины, привлек самих обвинителей на суд их собственной совести. И они не выдержали этого суда. Пробужденная совесть открыла перед ними их собственную преступность, которая лишала их всякого права осуждать ближнего. И вот они, смущенные и устыженные, один за другим молча удалились из храма, оставя женщину наедине с Христом. Преступница трепетно стояла перед своим божественным Судьей и не уходила, ожидая Его последнего решения. Устремив на нее свой бесконечно любящий взор, Спаситель спросил ее: «Жен щина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?» – «Никто, Господи», – отвечала она. – «И Я не осуждаю тебя. Иди и вперед не греши», – дал Он свое бесконечно милосердное решение, доказывая им вместе с тем свое право по Божеству ставить милосердие выше обычного Закона.

Чтобы еще полнее показать свое божественное достоинство, Христос, продолжая проповеди, указал еще на другую сторону своего бытия, именно, что «Он свет миру». Эти торжественные слова, исходящие из уст смиренного галилеянина, могли означать только, что проповедник не простой человек, не простой галилейский учитель, как презрительно отзывались о Нем велеученые и высокомерные книжники Иерусалима, а истинный Бог, как источник всякого света истины. Когда иудеи возразили на это, говоря, что Он Сам восхваляет себя, не имея на то достаточных оснований, то Христос прямо указал им на то, что Он имеет за Себя еще божественного свидетеля на небесах, именно Отца Небесного, с которым Он одно; и затем заявил им, что они по своим грехам сделались неспособными понимать Его возвышенное учение и напрасно полагаются в спасении на свое происхождение от Авраама, которого они, однако же, отвергали своим противлением Христу. Если бы они были истинными сынами Авраама, то и поступали бы по его завету и отнюдь не враждовали бы против того, Кто был исполнением великого обетования отцу верующих. Авраам, отец их, не сделал бы так. Он, как отец верующих, «рад был увидеть день Мой, и увидел и возрадовался». Эти последние слова показались иудеям странными и богохульственными. Не поняв их действительного смысла, они удивленно говорили: «Тебе нет еще пятидесяти лет, и Ты видел Авраама?» На это Христос отвечал еще более торжественным откровением своего Божества, сказав: «Истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь». В этих словах Он открыл им страшную тайну своего превечного бытия, своего предсуществования до вступления в храм смертного тела; но это великое и страшное откровение им о своем Божестве лишь еще более раздражило иудеев. Не вынося больше такой проповеди, они схватились за камни, чтобы побить Христа как богохульника. Но час Его еще не настал, и Он невредимо вышел из храма.

Эта кровожадная вспышка иудеев не помешала Христу опять через некоторое время явиться в Иерусалиме, и на этот раз Он доказал свое Божество новым поразительным чудом, повлекшим за собой весьма важные последствия.

Проходя мимо храма, Спаситель увидел человека, слепого от рождения, который жил милостыней от прохожих. Жалкое состояние этого слепца обратило на него внимание и учеников, которые даже занялись вопросом о том, кто, собственно, виноват в несчастии этого человека, сам ли он, или его родители. Спаситель ответил им, что слепота этого человека не есть следствие ни его собственных грехов, ни грехов его родителей; она даже не есть для него несчастие, а великая честь, так как ей предназначено послужить орудием проявления дел Божиих. Затем, еще раз заявляя Себя «светом миру», Спаситель «плюнул на землю, сделал брение из плюновения» и, помазав брением глаза слепому, велел ему идти умыться в купальне Силоам.

«Кто из вас без греха, первый брось в нее камень»

Слепец пошел, умылся – и прозрел. Исполненный необычайного восторга от столь чудесного дарования ему величайшего дара – зрения, бывший слепец, естественно, не молчал о совершившемся над ним чуде. Да и сам он был очень хорошо известен в Иерусалиме как всем примелькавшийся слепой нищий, и теперь появление его зрячим произвело сильное смятение. Те, кто знали его хорошо, даже едва верили его собственному заявлению, что он именно тот слепой нищий, который так хорошо известен был им. Они терялись от изумления и по нескольку раз заставляли его рассказывать историю своего исцеления. Но эта история прибавила к их изумлению и новое основание для фарисейского негодования, потому что и это исцеление совершено было также в субботу. Раввины запрещали вообще мазать брением в субботу даже один из своих глаз, кроме случаев смертельной опасности. Иисус же не только помазал оба глаза слепцу, но даже мешал слюну с пылью! Это дело милосердия находилось в глубочайшем внутреннем согласии с самыми основами установления субботы и теми нравственными уроками, постоянной провозвестницей которых она предназначалась быть. Но дух мертвой буквы и рабской мелочности в исполнении закона давно уже низвел субботу с высоты истинного ее назначения на степень пагубного суеверия. Иудеи так были пропитаны этой крайней мелочностью, что необычайное чудо милосердия пробуждало в них меньше изумления и благодарности, чем негодование за нарушение их суеверного почитания субботы. Вследствие этого со всей ревностью религиозного буквопоклонства они повели бывшего слепца на совещание к фарисеям. Тут последовала сцена, которую св. Иоанн рассказывает в девятой главе своего Евангелия с неподражаемой живописностью. Прежде всего шли расспросы, как было все дело, за которыми следовали уверения, что Иисус не может быть от Бога, потому что не соблюдает субботы; другие отвечали на это, что настаивать па нарушении субботы – значит допускать самое чудо, а допустить чудо – значит признать, что совершивший его не может быть преступником, каким старались представить Его первые. Затем, став совершенно в тупик, они спросили самого исцеленного, что он сам думает о своем благодетеле; а тот, не будучи посвящен в тайны их коварного замысла, с бесстрашной прямотой ответил им, что, очевидно, «это – Пророк». Дело принимало весьма неприятный для них оборот. Нужно было во что бы то ни стало найти лазейку, которая дала бы им возможность отрицать или устранить чудо; они послали за родителями бывшего слепца. «Это ли сын ваш, о котором вы говорите, что родился слепым? Как же он теперь видит?» Быть может, они надеялись угрозами или подкупом заставить родителей отказаться от своего родства или признать здесь обман; но родители также держались простой правды и с обычным иудейским раболепством и хитростью отказались делать какие-либо выводы, которые могли бы подвергнуть их неприятным последствиям. «Мы знаем, – говорили они, – что это сын наш и что он родился слепым; а как теперь видит, не знаем. Сам в совершенных летах, самого спросите; пусть сам о себе скажет». Тогда фарисеи в страшном смущении, почти достойном сожаления, опять обратились к слепцу. Власти иудейские уже постановили произносить отлучение от синагоги всякому, кто осмелился бы признать Иисуса Мессией; поэтому фарисеи, видимо, надеялись, что допрашиваемый человек удовлетворится их советом воздать славу Богу, т. е. отвергнуть или не признать чудо и принять их решение, что Иисус – грешник. Но слепец был мужественнее своих родителей. Его нельзя было запугать властью или сбить пустыми уверениями. Он чувствовал себя совершенно свободно в напускной атмосфере их мнимой святости. «Мы знаем, – сказали фарисеи, – что человек тот грешник». – «Грешник ли Он, – отвечал бывший слепец, – я не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу». Затем они вновь начали свои утомительные и пустые перекрестные допросы. «Что сделал Он с тобою? как отверз твои очи?» Но тому уже наскучило все это. «Я уже сказал вам, и вы не слушали; что еще хотите слышать? или и вы хотите сделаться Его учениками?» Эта смелая речь окончательно вывела совопросников из терпения, и они начали поносить бывшего слепца, наделяя его всякими укорами: «Ты ученик Его; а мы Моисеевы ученики. Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог; сего же не знаем, откуда Он». – «Это и удивительно, – отвечал тот, – что вы не знаете, откуда Он, а Он отверз мне очи. Но мы знаем, что грешников Бог не слушает; но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает. От века не слыхано, чтобы кто (и даже сам великий Моисей) отверз очи слепорожденному. Если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего». Как? простой нищий, невежественный еретик по природе, рожденный к тому же во грехах, смеет учить их? Не в силах более сдержать взрыва своего негодования, они выгнали его из заседания и отлучили от синагоги. Но Христос не оставил без духовной помощи своего мужественного исповедника и сделал ему великое откровение, озарившее светом и его душу. Встретив этого человека, Он спросил его: «Ты веруешь ли в Сына Божия?» – «А кто он, Господи, – отвечал тот, – чтобы мне веровать в Него?» – «И видел ты Его, и Он говорит с тобою». – «Верую, Господи!» – ответил он и поклонился Ему. И таким образом слепорожденный увидел не только свет вещественный, но и свет духовный, прозрев к вере в обетованного Мессию.