Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси

шаги, но ничего не услышала. Потом, встав там, откуда должна была непременно заметить, если больней откроет глаза, она обследовала комнату. Подушка не очень удобная. Надо поставить тумбочки по обе стороны кровати, а не с одной! Нет пульверизатора, и еще кое-чего не хватает. Всем этим надо заняться.

Она была поглощена своим осмотром и не заметила, что милый Дирек смотрит на нее сквозь ресницы – такие черные и красивые! Он вдруг сказал ей тем же слабым, но веселым голосом:

– Все в порядке, бабушка, завтра я встану.

Фрэнсис Фриленд, считавшая, что люди всегда должны верить, будто они здоровее, чем на самом деле, ответила:

– Конечно, встанешь, милый, и сам не заметишь, как начнешь ходить. Будет просто чудесно, если завтра тебе позволят посидеть в кресле, но вот разговаривать нельзя.

Дирек вздохнул, закрыл глаза и потерял сознание.

Вот в такие минуты Фрэнсис Фриленд была в своей стихии. Лицо ее немножко порозовело и стало очень решительным. Зная, что, кроме нее, в доме нет ни души, она подбежала к своему саквояжу, вынула нашатырный спирт, приложила к его носу и капнула немножко ему на губы. Она проделала с ним ряд манипуляций и, пока он не очнулся, не позволила себе даже подумать: «Нечего устраивать суматоху, надо делать вид, будто все обстоит как нельзя лучше».

Когда убедилась в том, что ему стало лучше (а он ее в этом заверил), она села в кресло и начала обмахивать его веером, дрожа как осиновый лист. Фрэнсис Фриленд, конечно, подавила бы свою дрожь, если бы она в какой-то мере мешала ей обмахивать его веером. Но так как, наоборот, дрожь, казалось, этому только помогала, она не стала себя насиловать: как ни молод казался ее дух, телу все же было семьдесят три года.

И, обмахивая Дирека, она вспоминала его маленьким черноволосым смуглым мальчиком с горящими серыми глазенками и непропорционально длинными, худыми руками и ногами, который двигался неуклюже, как маленький жеребенок. Он был такой милый, благовоспитанный ребенок! Как ужасно, что он забылся и попал в такую беду! И мысли ее ушли в еще более далекое прошлое, к ее собственным четырем маленьким сыновьям. Она так старалась, чтобы у нее не было любимца, и любила всех четверых одинаково. Она вспоминала, как быстро изнашивались их полотняные костюмчики, особенно возле резинки, сзади становились зелеными, едва малыши успевали их надеть. Она сама подстригала им волосы и тратила на это не меньше чем три четверти часа на каждого: у нее всегда это получалось медленно, а они терпеливо сидели, все, кроме Стенли и дорогого Тода – тот непременно начинал шевелиться, стоило ей захватить гребенкой особенно густую прядь, а волосы у него были вьющиеся и такие непокорные! Она отрезала длинные золотые локоны Феликса, когда ему исполнилось четыре года, и, наверно, расплакалась бы над ними, если бы это не было так глупо! И как чудесно, что они переболели корью все разом: ей пришлось просидеть над ними всего две недели, – правда, днем и ночью. И как ее беспокоит помолвка Дирека с милочкой Неддой – она боится, что это будет очень неразумный брак. Однако что тут скажешь, если они в самом деле любят друг друга…Приходится делать вид, будто так и надо! Зато как будет чудесно, когда в один прекрасный день у них появится младенец! Недда будет прелестной матерью, если только милая девочка начнет чуточку по-другому причесываться! Она заметила, что Дирек спит, а у нее затекла нога – до самого колена. Если она сейчас же не встанет, в ноге начнет колоть, будто иголками, но так как она не позволит себе разбудить милого мальчика, надо придумать какой-нибудь другой выход. И у нее явился такой план: надо сказать: «Чепуха, ничего с тобой не происходит!» – и боль тут же пройдет. Она сказала это ноге, но только почувствовала, что она превратилась в настоящую подушечку для булавок. Однако Фрэнсис Фриленд знала, что настойчивостью можно добиться чего угодно. Только не сдаваться! Она проявила настойчивость, но ей казалось, что в ногу втыкают раскаленные докрасна булавки. Когда уже не могла больше терпеть, она прочитала короткий псалом. Боль исчезла, и нога у нее совершенно онемела. Нога будет как ватная, если придется встать. Но с этим справиться легко, стоит только добраться до саквояжа и достать оттуда три пилюльки рвотного ореха, – милого Дирека нельзя будить ни под каким видом! Наконец она дождалась возвращения Недды и прошептала:

– Тссс!

Дирек сразу проснулся, и ей, слава богу, можно было встать. Она постояла минут пять, перенеся тяжесть тела на одну ногу, а затем, уверившись, что не упадет, подошла к окну, достала свой рвотный орех и, взяв записную книжку, начала составлять список того, что могло ей понадобиться, пока Недда, заняв ее место, обмахивала больного. Кончив писать, она подошла к Недде и шепотом сообщила, что идет вниз за необходимыми ей мелочами, и, пока шептала, чуточку поправила волосы дорогой девочке. Ах, если бы она их так носила, насколько это ей больше к лицу! Потом она пошла вниз.

Привыкнув к удобствам дома Стенли или хотя бы к тому, что она встречала в домах Джона и Феликса или в гостиницах, где иногда останавливалась, Фрэнсис Фриленд на миг растерялась, обнаружив, что здесь к ее услугам нет ничего, кроме трех прелестных малюток, игравших с собакой, и одного велосипеда. Несколько секунд она пристально разглядывала эту машину. Если бы у нее было хотя бы три колеса! Понимая, что ей не удастся превратить этот велосипед в трехколесный, тем более что ей все равно нельзя им воспользоваться – не может ведь она оставить милочку Недду одну дома! – она решила обойти все комнаты и поискать нужные вещи там. Собака, которой она чем-то понравилась, бросила детей и пошла за ней, а дети, которым нравилась собака, двинулись следом за ними, и все пятеро вошли в комнату на первом этаже. Она была разделена ширмой надвое: в одной половине стояла грубая походная кровать, в другой – две премиленькие детские кроватки (когда-то на них явно спали Дирек и Шейла), тут же стояла еще одна, совсем маленькая кроватка, сколоченная из ящика. Старшая девочка объяснила:

– Тут спит Билли, здесь Сюзи, а я вон там, а на этой кровати спал наш папа, пока его не посадили в тюрьму.

Фрэнсис Фриленд была шокирована. В тюрьму! Разве можно рассказывать таким крошкам подобные вещи! Их тут не приучили искать во всем только светлую сторону. Она решила заняться этим сама.

– В