Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси

в нем говорит инстинкт самосохранения и он сам не хочет думать о том, что может его взволновать. Недда каждый день боялась, что вот он начнет вспоминать. Она знала, что вопросы будут обращены к ней, – ведь от бабушки все равно не дождешься ответа: «Ну конечно, деточка, все идет прекрасно, ты только поменьше говори!»

Разговор начался в последний день июня, едва Дирек в первый раз встал с постели.

– Но сено им все же не удалось спасти?

Можно ли ему сказать правду? Простит ли он, если она ее не скажет? Если она солжет сейчас, сможет ли она лгать в ответ на все остальные вопросы? Когда он потом обнаружит правду, не повредит ли это ему больше, чем если он услышит ее сейчас? Недда все же решила солгать, но когда открыла рот, язык прилип у нее к гортани, и она чуть слышно пробормотала:

– Нет, удалось.

Его лицо исказилось. Недда сразу же опустилась на колени рядом с его стулом. Он спросил сквозь зубы:

– Говори, говори! Значит, все пошло прахом?

В ответ она только опустила голову и погладила его руку.

– Так. А что сделали с ними?

Она прошептала, не глядя на него:

– Кое-кого уволили, другие снова работают, как прежде.

– Как прежде!

Она так жалобно на него взглянула, что Дирек больше не стал ни о чем спрашивать. Но то, что он узнал, задержало его выздоровление еще на неделю. Недда была в отчаянии. Но как только встал опять, Дирек снова начал ее допрашивать.

– Когда будет суд?

– Седьмого августа.

– Кто-нибудь навещал Боба Трайста?

– Да, тетя Кэрстин была у него два раза.

Получив этот ответ, он долго молчал. Она снова соскользнула со стула и встала возле него на колени; ей казалось, что только здесь у нее появится мужество, чтобы отвечать на его вопросы. Он положил руку, с которой сошел загар, ей на голову. Тогда она собралась с духом и спросила:

– Может быть, мне к нему съездить?

Он кивнул.

– Хорошо, я завтра поеду.

– Недда, никогда не говори мне неправду! Люди так много лгут, вот почему я все это время ничего не спрашивал.

Она горячо ответила:

– Не буду! Никогда не буду!

Ее страшно пугало это посещение тюрьмы. Самая мысль о таких местах наводила на нее ужас. Рассказ Шейлы о ночи, проведенной в камере, вызвал у нее дрожь. Но в ней жила какая-то сила, помогавшая ей превозмогать страх; на другой день она рано утром отправилась в путь, отказавшись от предложения Кэрстин составить ей компанию.

Вид этого крепостного здания, чьи стены были испещрены эмблемами христианской веры, нагнал на нее тоску, и несколько минут она простояла у темно-зеленой двери, не решаясь позвонить.

Дверь отворил толстяк в синем костюме, с седой прядью, выбившейся из-под фуражки, и связкой ключей, звенящих у пояса.

– Что вам угодно, мисс? – спросил он.

Вежливое обращение придало ей духу, и она протянула карточку, которую крепко сжимала в горячей руке.

– Я пришла повидать Роберта Трайста, ожидающего здесь суда.

Толстяк с сомнением повертел в руках карточку, затворил за ней дверь и сказал:

– Одну минуточку, мисс.

От стука захлопнувшейся двери по спине у Недды побежали мурашки, но она почувствовала прилив бодрости и огляделась. За тяжелой аркой, под которой она стояла, был двор, где находилось еще двое людей в синих костюмах и фуражках. Слева она увидела существо с бритой головой, одетое во что-то грязновато-серое, – оно стояло на четвереньках и бесшумно терло пол коридора. Неприязнь, которую у нее вызвала униженная, крадущаяся поза этой согнутой фигуры, сменилась острой жалостью. Человек на нее поглядел быстро, исподтишка, но с таким настойчивым и пронзительным любопытством, что Недде сразу почудилось, будто ей доверено несчетное множество секретов. У нее было такое ощущение, словно в одном торопливом, но невыразимо жадном взгляде этого тихого, стоящего на коленях существа ей открылась вся жизнь людей, запертых в одиночестве и молчании. А от нее требовали какой-то насущной пищи, телесной и духовной, – столько ненасытной жадности было в этих глазах! Взгляд этот ее рассердил, обидел, но и вызвал невыносимую жалость.

Ее глаза уже потемнели от слез, но она была слишком потрясена, чтобы плакать! Бедняга! Как он должен ее ненавидеть за то, что она свободна, дышит запахом внешнего мира, видит солнце и людей, которые вольны любить и общаться друг с другом! «Бедняга» продолжал прилежно скрести пол; на его бритой голове топырились уши. Потом он передвинул подстилку под коленями и бросил на Недду еще один взгляд. Быть может, потому, что его одежда, шапочка, короткая щетина на голове и даже кожа были грязновато-серыми, его черные глазки показались ей поразительно живыми. Она почувствовала, что они разглядывают ее с головы до пят, раздевают ее, читают в ее душе и былой гнев, и теперешнюю жалость; глаза эти и молили, и оскорбляли, и с жадностью стремились овладеть ею, словно все задавленные инстинкты всего тюремного мира вырвались наружу, на миг сломав свои решетки. Но тут послышался звон ключей, взгляд быстро скользнул вниз, и человек снова превратился в притаившееся бесшумное существо, трущее каменный пол… Недда с дрожью подумала: «Мне здесь невыносимо дышать, а у меня есть все, что душа пожелает, – у этих же людей нет ничего!»

К ней снова подошел толстый тюремный надзиратель. Его сопровождал еще один человек в синем, который сказал:

– Прошу вас, мисс, пройдемте сюда!

Они пошли по коридору. Хотя Недда ни разу не оглянулась, она знала, что глаза арестанта смотрят ей вслед, все еще что-то у нее вымаливая, и, завернув за угол, с облегчением вздохнула. Сквозь решетчатые окна без стекол ей был виден другой двор, где люди в такой же грязновато-серой одежде, испещренной стрелами, шагали друг за другом посреди залитой цементом площадки, словно причудливый движущийся орнамент. По сторонам стояли два тюремщика с саблями. Кое-кто из арестантов брели, шаркая, уронив голову на грудь, но большинство шагали, уставившись в затылок идущего впереди. Слышен был только топот ног.

Недда прижала руку к губам. Ее проводник объяснил ей словоохотливо:

– Это их выводят на прогулку, мисс. Вы, кажется, желаете увидать арестанта по фамилии Трайст, не так ли? Тут к нему уже приходила одна женщина, и раза два бывала какая-то дама в синем.

– Это моя тетя.

– Так-так. Он, по-моему, батрак, сидит по делу о поджоге. Странное дело, я ни разу еще не видал крестьянина, который хорошо бы себя чувствовал в тюрьме.

Недду пробрала дрожь. Слова эти показались ей зловещими. Но она вдруг вспылила:

– А