Обнаров - Наталья Троицкая

– Бортинженер, видео на шасси!

Лайнер шел в наборе, с каждой секундой все удаляясь и удаляясь от земли.

– Командир! – крикнул бортинженер Женя Седов. – Правую тележку шасси будто ножом срезало.

«Этого еще не хватало!» – подумала Задорожная и как можно спокойнее спросила:

– По какому месту срезало?

– По стакану.

– Женя, стойка уберется?

– Должна.

– Убрать шасси.

Сопровождаемое звуковым оповещением загорелось привычное красное табло «Шасси убраны».

– «База», я – «07-й». Взлет произвел. Высота 200. При отрыве повреждена основная правая стойка шасси. Срезало «тележку». Разрешите следовать в зону испытательного полета и работать по утвержденной программе. Как поняли? Я – «07-й». Прием, – доложила Задорожная.

Земля откликнулась тут же:

– Понял вас, «07-й». Видим вашу колесную тележку на полосе. Следуйте прежним курсом. Ждите указаний.– И что мы будем делать? – тоном, абсолютно безразличным к произошедшему, спросил второй пилот Слава Новгородцев.

– И что мы будем делать? – спросил начлёт Гораев руководителя полетов.

– Иван Семенович, ты же знаешь: сливай керосин и на посадку.

– Веня, пойми, это – завершающий программу испытаний полет. Работы на два часа. Я в Задорожной как в себе самом уверен!

Иванов усмехнулся.

– Веня, если ты сейчас их посадишь, программу испытаний мы сможем продолжить месяца через три. Пока ремонт, пока контрольный облет после ремонта, пока комиссии и согласования… Генеральный министра к шестнадцати часам ждет. Приготовился принимать награды, подарки и поздравления. Банкетный зал готов. Гости съезжаются. Представляешь, какой вой сейчас поднимется?! Все огребем по полной!

– Я тоже не дерзну доложить генеральному, что мы выпали из графика.

Руководитель полетов поправил наушники, щелкнул тумблером на пульте управления воздушным движением.– «07-й», я – «База». Работайте по утвержденной программе испытаний. Ждите рекомендаций на посадку.

Генеральный конструктор Антон Давыдович Сурин был не в духе. Оглядев собравшихся в его кабинете технарей, чиновников от министерства и представителей летно-испытательного центра, он гулко припечатал пятерней по начищенному глянцу стола и, не обращаясь ни к кому персонально, резко сказал:

– Докладывайте!

– Мы со всей тщательностью осмотрели тележку, причина поломки – технологический дефект литья. Проще говоря, заводской брак. Кстати, в Толмачеве два месяца назад было аналогичное происшествие. Я уточнил: комплектующие из одной партии.

– Дожили! – сказал Сурин.

– А я еще на стадии проектирования, когда самолет на кульмане [63] был, предупреждал, что шасси нужно парные делать, по две тележки с каждой стороны. Меня никто не слушал. Дальность, мол! Грузоподъемность! Мол, добирать за счет прочности конструкции будем! Чего хотели, то и имеем! – сказал ведущий конструктор Геннадий Иосифович Гец.

– Ладно… Виноватых найти успеем. Какие будут предложения по ситуации?

– А чего тут нового? Сажать на брюхо, на грунт, слева от взлетно-посадочной полосы, – сказал начлет.

– Я бы напомнил господину Гораеву, что в этом случае машина выйдет из строя минимум на полгода! – язвительно заметил чиновник от правительства. – У нас нет таких сроков.

Начлет фыркнул, с излишней горячностью сказал:

– Любезнейший Геннадий Иосифович, самолет, видите ли, не луна. Он бесконечно висеть в небе не может. Ему садиться надо! Хотя бы изредка!

– Что инженеры думают? – спросил генеральный и уперся взглядом в группу оживленно споривших молодых людей. – Петров?

– Наше предложение: сажать самолет на оставшиеся основную левую и переднюю стойки. На посадке правая стойка подогнется. Мы сэкономим время и средства на восстановлении самолета. Мы тут посчитали…

– Опасность возникновения пожара вы учли?

– Не думаем, что…

– Вы предлагаете бред. Чистый бред! – вскочил молоденький инженер, но, спохватившись, тут же покраснел и сел на место.

– Маринин, твои соображения. Почему «бред»?

Теперь генеральный в упор смотрел на молоденького инженера. От пристального внимания генерального и снисходительного любопытства остальных присутствующих парень покраснел еще больше.

– Антон Давыдович, я кандидатскую защитил по прочности металлов. Вот мои расчеты, – и, подойдя к генеральному, Маринин положил на стол перед ним мелко исписанный листок. – На посадке, при первом касании с землей стойка ткнется в бетон, возникнет крутящий момент, машину развернет, и можно будет собирать кости. Если я не прав, увольняйте! – по-мальчишески вскинув руку, сказал он.

Присутствующие зашумели, обсуждая столь резкое заявление.

– Сколько они в полете? – спросил генеральный.

– Час сорок восемь.– Думайте! Из-за головотяпства смежников машину потеряем!

Жареная картошка была рассыпчатая, с хрустящими светло-коричневыми корочками, как он любил. Леднёв поставил сковородку в центр скромно сервированного стола.

– Батя, иди завтракать!

Шарканье шлепанцев по паркету, старческое подкашливание. Наконец, красивый седовласый старик с явной выправкой военного, держа газету в одной руке и очки в другой, появился на пороге кухни.

– Игорюха, ты чего это со службы сбежал? Летать разонравилось?

Леднев улыбнулся, с наигранной веселостью сказал:

– Так отдыхать тоже надо!

– В день контрольного испытания твоего, между прочим, самолета! Ну-ну…

Старик сел за стол, степенно водрузил очки на нос и расправил газету.

– Знаю я, чего ты дома сидишь. С Полиной боишься увидеться?

– Батя!

– Не прошла, видно, юношеская любовь.

Леднев поставил тарелку с картошкой отцу. Сам сел напротив. Своя тарелка так и осталась пустой.

– Молодец, Полина! Сколько успела, пока вы не виделись! Военный летчик-испытатель высшей квалификации. За плечами шестнадцать типов самолетов. К вашей фирме прикомандировали для выполнения задания государственной важности! Твою работу проверяет. Мало ли чего по молодости, по глупости-то бывает? Молодые были. Амбиций – море. Теперь угомониться пора. Поди, подполковники оба!

– Мы завтракать будем или ты мне будешь морали читать?

– Тебе хоть читай, хоть записывай «морали»! Все без толку. Женился бы на Полине, внучат, мне на радость, нарожали бы. Сам был бы счастливым, Полину бы счастливой сделал. Вишь, замуж не вышла. Про тебя, дурака, помнит.