Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

до известных пределов и исключительно по некоторым вопросам. Старофенноманы, или партия примирения, не друзья нам, они лишь «невольные союзники». Старофинская партия желала, чтобы призыв был исполнен «на этот раз», дабы получить возможность созыва сейма. Исполнение воинской повинности не означало собой признания или законности нового устава. Партия эта признавала отдельные параграфы устава о воинской повинности даже «гибельными для финского народа», подразумевая, например, возможность назначения финнов в русские войска. Старофинская партия, вместе с другими, отрицала правомерность закона 3 февраля 1899 г. И. т. д. Фенноманы лавировали до поры до времени, но не примирялись вполне и окончательно с проведением в жизнь русских объединительных реформ. Генерал-губернатор был предупрежден письмом, что старофенноманы, с сенатом во главе, стремились не к введению русского языка, а спекулировали только по замещению должностей своими сторонниками. «Цена финской уступчивости мне, конечно, достаточно известна», — как бы ответил на это Н. И. Бобриков в своем отчете (21 февраля 1904 г.). Он знал и помнил, что фенноманы, когда они укрепятся у власти, окажут русскому правительству такую же оппозицию, как оказывали шведоманы, и потому в борьбе с ними не упускал из виду главнейшего — государственных интересов России и выдвигал их на первый план. Уступка фенноманов, по его мнению, не должна вызывать никаких существенных уступок им с русской стороны, т. е. уступок, могущих отразиться на успехе осуществления русской объединительной программы. «Все партии в конце концов хотят с нас сорвать, — писал Николай Иванович, — чего я не допущу, пока стою на страже в Финляндии русских интересов».

В письме, адресованном одному близкому знакомому в Петербург, генерал-адъютант Бобриков, незадолго до своей трагической смерти, в очень успокоительном тоне говорил о положении Финляндии, подчеркивал свои добрые отношения к сенату и вообще видно было, что он оставался совершенно чужд какой-либо тревоги за вверенный ему край.

В опасности, как оказалось, находилась только его собственная личность. Но самый выстрел, пресекший его жизнь, не свидетельствует ли также в известной мере о том, что революционные элементы теряли под собой почву и отчаивались добиться успеха своих преступных затей, путем увлечения за собой массы населения Финляндии.

Перевезение тела Н.И. Бобрикова в Гельсингфорс

XV. Убийство генерал-губернатора Н. И. Бобрикова

Генерал-адъютант Н. И. Бобриков обладал качествами, необходимыми для того, чтобы занять пост финляндского генерал-губернатора. Он отличался широким умом, прекрасной памятью, редким самообладанием и чувством законности. Ему свойственны были снисходительность и терпеливость. Наконец, он проникнуть был серьезностью и ответственностью занимаемой высокой должности. Он выдвинулся, исключительно, благодаря своим редким способностям и редкому трудолюбию. И тем не менее положение его в Финляндии оказалось исключительно тяжелым, а судьба трагической. «Не думайте, — писал он В. К. Плеве, — чтобы мне жить здесь (в Гельсингфорсе) было приятно; верьте, с удовольствием перебрался бы в Петербург не только на время, но и навсегда» (29 октября 1900 г.). «Конечно, у меня больше врагов, чем друзей, и потому я ожидаю всяких мерзостей»... (12 декабря 1901 г.).

Положение свое он признавал «крайне трудным» (9 мая 1903 г.). «Скорблю сердечно, что не удалось мне попасть в Киев, где, конечно, я и моя семья чувствовали бы себя много лучше, чем в Финляндии» (22 сент. 1903 г.). Гельсингфорс превратился, по остроумному выражению одного сановника, «в осиное гнездо».

«Предвижу, — сообщал Николай Иванович в марте 1899 г. — осложнения в личных отношениях к себе местных людей и не удивлюсь появлению и направлению против меня демонстраций; но действуя по закону и по совести неизменно до конца, ни на йоту не изменю раз установленному направлению, твердо, но осторожно отстаивая дорогое нам (русским) правое дело. Заграничные газеты уже переполняются извращенными из Финляндии слухами и описаниями, в которых не последнюю роль играет и направленная против меня клевета. Я стал получать подметные письма с угрозами, но пока хладнокровно их сжигаю... Храню самообладание и за зло стараюсь платить добром... Знаменательный законопроект (3 февраля 1899 г.) снял завесу с финляндских вожаков, готовивших святой Руси в будущем серьезные осложнения. Враг открытый не так страшен, как сокрытый»...

Местная печать также много затрудняла положение генерал-губернатора. «Что делается в статс-секретариате, — записал он в марте 1899 г. в свой дневник, — то здесь (в Финляндии) быстро становится общеизвестным, притом, чем секретнее, тем скорее»… Та же история повторялась и в Гельсингфорсе. «Стоит мне подписать секретную бумагу, как она сенатскими чиновниками передается в газеты, несмотря на то, что раскрытие таким путем секрета воспрещено местными законами... Приходится мне много самому собственноручно писать деловые бумаги, избегая содействия в том местных уроженцев. Конечно, это увеличивает мой труд, но нечего делать — иначе не буду здесь хозяином»...

Н. И. Бобриков, проникнутый серьезностью возложенной на него политической задачи, работал, не щадя себя. Он изучил историю края и знал, что на его долю выпала трудная обязанность прокладки нового пути государственного единения.

«Действуя крайне осмотрительно, безусловно законно, — читаем в его дневнике, — считаю немыслимым отменять раздачи приказания, особенно под влиянием угрозы, без каких-либо правдивых и крайне уважительных причин. Служба в войсках научила меня всей важности строго точного исполнения раз отданного распоряжения, без чего кредит начальника падает, а здесь (в Финляндии) он нужен более, чем, быть может, где-либо».

Зная, что в Финляндии наиболее пышно расцвело желание обособленности, а сознание необходимости единения с Россией совершенно поблекло, легко понять, какая нужна была богатырская сила для выполнения возложенной на генерал-губернатора задачи. У Николая Ивановича эта сила нашлась и он ее не пожалел. «Приходится переживать великую историческую минуту, — записал он 26 марта 1899 г. в своем дневнике, — и я счастлив, стоя здесь на часах, содействовать охранению русских интересов, основанных на несомненном и бесспорном праве». Чтобы отстоять часовым на столь ответственном посту, нужно было иметь много терпения, выдержки и знания. Нужные качества он стал развивать в себе рано. Уже 7 февраля 1900 г. он писал: «Приходится мне запасаться все большим терпением, дабы нашедшая на камень коса сама разломилась. От своей системы ни на волос не отступлю». В другом письме значится: «Переживаю тяжелое, но и интересное время. Ко всем явлениям местной жизни отношусь все хладнокровнее и хладнокровнее... Приходится двигаться медленно и клевать зернышко за зернышком» (24 января 1903 г.).

Все было финляндскими агитаторами организовано так, чтобы затруднить каждый шаг начальника края, парализовать всякое его распоряжение, портить его настроение и, если возможно, взять его под