Белые пешки - Екатерина Звонцова

чтобы герой менялся?» – допытывалась я. «Тогда у тебя истории не получится», – уверял он, а Марти тыкала меня локтем в бок, мол, не учи ученого, хочет – пусть надрачивает. «Джек Воробей не так чтобы меняется, – напоминала я. – Или, не знаю, Холмс, Атос, даже Глеб Жеглов, там изменения совсем по мелочи». Макс только пожимал плечами. А вот в его глазах я уже тогда палила ее – странную зависть к тем, кому не нужно меняться, чтобы стать историей. Кто, например, уже поменялся достаточно, но за кадром.

Как Алеф, видимо. И насчет себя я думала что-то похожее.

А теперь кое-что еще поняла. Некоторым вещам, которые хотят изменить во мне работа и жизнь, нужно мешать. Всеми силами. Упираться ногами в землю и материться. Не давать пути героя волочь тебя силком.

– С чего вдруг портрет? – поинтересовался Дэн.

Ника неловко одернула плюшевое синее платье. Утром она позвонила Дэну и, включив в себе девушку, кокетливо пригласила на вечер в гости. Мол, хочет, чтобы он ее нарисовал, вот прямо сейчас, в подарок. Теперь он стоял в дверях и выжидательно на нее смотрел, переминаясь с ноги на ногу. Глаза были потухшими, Нике это очень не нравилось. Переживает… кто бы не переживал? Она отошла, пропуская его в квартиру.

– Папы нет, в командировке. А я вот печенье испекла. Пойдем чаю попьем?

Печенье было шоколадное, не подгорело, и втайне Ника им гордилась. Нужно будет и Алефу испечь, вдруг оценит? Дэн все с тем же пустым выражением лица снял куртку, повесил. Убрал со лба длинные пряди, откинул за спину тонкую косичку. На волосах таял снег.

– Мне казалось, ты хотела, чтобы я тебя нарисовал. – Он начал рыться в сумке, видимо, в поисках каких-то материалов. Ника вздохнула и выдала:

– Вот только у тебя нет настроения рисовать. Я же знаю.

Дэн замер, поднял взгляд и впервые улыбнулся. Кажется, он не злился.

– А тебе не нужен портрет. Об этом я тоже догадываюсь.

Улыбка тут же исчезла; Дэн продолжил механически рыться в вещах, хмуря брови. А Ника мялась рядом, ведь она понятия не имела, что делают в таких случаях, что, например, сделали бы Сашка, Лева, даже скромная Ася? Она действительно позвала Дэна не ради рисунка. Просто беспокоилась. Просто хотела увидеть, справился ли он, пережил ли и… не стал ли как-то иначе воспринимать ее. Может, и справился. Может, и пережил по-своему – закрывшись в раковине. А вот насчет восприятия?

– Дэн, – Ника вздохнула. – Ну Дэн… – дернула его за рукав.

С ним она общалась меньше, чем с остальными в Восьмерке. Если общалась, получалось душевно: Дэн ей нравился, лет пять назад она, скорее всего, просто втрескалась бы в него по самые уши и бегала бы хвостом, защищала бы от хулиганов (а к нему точно приставали бы хулиганы!), хвасталась бы синяками из драк, даже, возможно, предложила бы носить его сумку. Как и все существа, умеющие что-то недоступное, Дэн ее восхищал. Но увы… его мир располагался от Ники дальше всех прочих. Дальше циничной, пропахшей лекарствами планеты Крыса. Дальше Лысой Горы, где колдовала Марти. Дальше сказочного астероида, где оживали герои Сашки. Дальше летучего острова, на котором Левка искал спасение человечества, и дальше солнечных пиков, где играла джаз Ася и писал плохую прозу Макс.

В итоге Ника не придумала ничего лучше, чем просто отнять у Дэна сумку, схватить его за ворот свитера и целеустремленно потянуть за собой на кухню, ворча:

– Ну что ты такой вредный? Нарисуешь в другой раз. Я соскучилась и хотела поболтать. Давай! Пойдем, попробуешь печенье! Что, зря я у плиты плясала? Между прочим, ради тебя выходной взяла, пизды получила.

Это было не совсем так. Дядя Владя со стоном «Глаза б мои тебя не видели!» велел ей не приходить до понедельника. Наверное, наказал Алефа за то, что тот опять что-то рыл по шахматам. В другой раз Ника стала бы скандалить, но увидеться с Данилой ей хотелось очень. Чтобы отлегло от сердца.

– Ну пойдем, – согласился он и снова чуть заулыбался. – Я тоже скучал, Ник.

Он сказал это так, что правда отлегло. Не церемонясь, Ника сгребла его за плечи и обняла, уткнувшись носом в волосы. Так они простояли почти полминуты. Из коридора вышла Нэна, посмотрела на Дэна и зевнула, распахнув пасть. Медленно, степенно переваливаясь, пошла на кухню первой, мол, «Чего встали-то?»

– Помнишь, что сегодня канун Рождества? – поинтересовалась Ника, снимая с плиты кипящий чайник. Она в последнее время часто пользовалась этим традиционным толстопузом, бока которого были в цветочках, а носик загибался, как хобот слона.

Нэна тяжело запрыгнула на угловой диван, застонавший под ее весом, и разлеглась, подставив Дэну голову. Она любила, когда ей чесали холку, вот и сейчас, сопя, прикрыла глаза и пару раз требовательно вдарила хвостом. Гладя ее, Дэн ответил:

– Да, помню. Время чудес, как врут на рекламных плакатах. И слабоумных духов.

– Чай или кофе? – Ника положила себе кофе и налила чашку до трети. – А хочешь, приготовлю чинтаку? Это шоколад такой.

– Обойдусь чаем, – отказался он. – Не напрягайся, ты и так много работаешь.

Вскоре Ника поставила перед ним дымящуюся, пахнущую мятой кружку. Потом переложила печенье с противня на тарелку и наконец села напротив. Дэн устало вздохнул. Ника всмотрелась в его лицо и, кое о чем вспомнив, с удивлением произнесла:

– Дежавю.

– Что?

– Ну… – Ника задумалась, ища слова. – Как-то так получается, что у меня много важных разговоров происходит на этой кухне.

– Например? – заинтересовался Дэн. Он уже взял печенье и делал совершенно непотребное: мазал его сливочным маслом.

В сознание Ники тут же вернулись запах спирта, миска с пулей, окровавленные кроссовки и руки Кирилла с длинными бледными пальцами.

– Например, с Крысом, больше года назад.

Дэн надкусил шоколадный прямоугольничек с бледно-желтым слоем сверху.

– Ты вела важные разговоры с Крысом? Я думал, это привилегия Марти.

– Важным этот разговор был только для меня, – вздохнула Ника, вспомнив, в каких чувствах та встреча началась и в каких кончилась. – И только потому, что я убедилась: он не такой уж мудак. Скорее я мудачка. Ну, как тебе печенье? И почему с маслом?

– Нет, он не плохой… – начал Дэн, но словно бы смутился, не стал развивать мысль. – Вкусно. Определенно ты готовишь лучше, чем моя мать, а насчет масла… так еще вкуснее, попробуй. Обычно мы так все делаем с «Юбилейным», но с самодельным лучше.

Он взял чашку и поднес к губам. Такой милый, такой домашний и открытый