Верхний ярус - Ричард Пауэрс

Струйка экстракта попадает в стакан с чистой водой и расползается зелеными усиками.

ЗЕЛЕНЫЕ ЗАВИХРЕНИЯ распространяются по Астор-Плейс. Сперва на фоне серого тротуара — лаймовое пятно. Потом еще одно, уже цвета авокадо. Адам стоит у окна и смотрит вниз с высоты в дюжину этажей. Машины, проезжающие по четырем разбегающимся в разные стороны улицам, пачкают зеленью перекресток неправильной формы. Еще через мгновение третий цвет — оливковый — расплывается по бетонному полотну огромными мазками в стиле Поллока. Команда под чьим-то руководством сбрасывала бомбы с краской.

Уже второй день Адам под домашним арестом в квартире в центре города, где он и его семья живут уже четыре года. Власти снабдили его браслетом слежения — топовый экземпляр из линейки «ХоумГард» — и отпустили в клетку над Уэверли и Бродвеем. Браслеты слежения: украшения, общие для вымирающих видов и предателей собственной расы. Он и Лоис платят частной компании-подрядчику безумную сумму за устройство, а фирма делит выручку с властями штата. Выигрывают все.

Вчера офицер-техник обучил Эппича правилам содержания под домашним арестом. «Вы можете пользоваться телефоном и слушать радио. Вы можете выходить в Интернет и читать газеты. Вы можете принимать посетителей. Но если хотите покинуть здание, надо согласовать это с командным центром».

Лоис отвезла маленького Чарли к бабушке и дедушке в Кос Коб. Чтобы на пару дней они могли сосредоточиться на защите Адама, объяснила она. На самом деле, мальчика травмирует черная плитка, привязанная к лодыжке отца. Ребенку пять лет, но он все понимает.

— Папа, сними.

Адам нарушает клятву не врать сыну гораздо раньше, чем надеялся.

— Скоро, малыш. Не волнуйся. Все будет хорошо.

С высоты Эппич наблюдает, как полотно в стиле «живопись действия» продолжает расти. Еще одно пятно — нефритовое — появляется на бетоне. Машина, сбросившая краску, продолжает ехать через площадь в сторону Купер-сквер. Это партизанский театр, скоординированный удар. С каждой новой машиной зеленые дуги вырастают на перекрестке пяти улиц, добавляя еще несколько мазков к растущему целому. Еще один автомобиль выезжает с Восьмой улицы и выливает три канистры коричневого цвета. Там, где зеленые полосы расходятся и разветвляются, коричневые ложатся в виде покрытой бороздами колонны. Совсем нетрудно увидеть, что растет двенадцатью этажами ниже.

Красные и желтые пятна появляются возле ступенек, ведущих на станцию метро. Когда из подземки выходят ни о чем не подозревающие пешеходы, их подошвы разносят краску, и рисование продолжается. Сердитый бизнесмен пытается обойти это безобразие, но терпит неудачу. Двое влюбленных идут по картине рука об руку, как будто танцуют, и вслед за ними среди раскидистых ветвей появляются разноцветные мазки — цветы и фрукты. Кто-то приложил немало усилий, чтобы создать, наверное, самую большую в мире картину с изображением дерева. Почему именно здесь, задается вопросом Эппич, в относительно захолустном районе? Это произведение достойно Мидтауна, скажем, окрестностей Линкольн-центра. А потом он понимает, почему оно здесь. Потому что предназначено для него.

Он забирает ключи и куртку и, думая лишь о том, как бы поскорее оказаться на виду, спускается по лестнице. Проходит через вестибюль, минует почтовые ящики и выходит через дверь, направляясь на восток по Уэверли к гигантскому дереву. Кирпич с аккумулятором, спрятанный под мешковатой штаниной цвета хаки, сходит с ума и начинает визжать. Два грузчика оборачиваются, а пенсионер с ходунками в ужасе застывает столбом.

Адам возвращается в здание, но браслет не умолкает. Он воет, как авангардная музыка, всю дорогу до лифта. Эппич бежит по коридору на своем этаже. Сосед — оператор ПК, работающий в ночную смену — высовывает голову, решив узнать, что происходит. Адам машет рукой, безмолвно извиняясь, после чего баррикадируется в своей квартире. Звонит сторожам и сообщает об ошибке.

— Вас проинструктировали, — говорит ему сотрудник службы слежения. — Не пытайтесь покинуть свою геозону.

— Я понимаю. Простите.

— В следующий раз нам придется действовать.

— Это случайная ошибка. Человеческий фактор. — Его сфера деятельности.

— Причины не имеют значения. В следующий раз пошлем опергруппу.

Адам возвращается к окну, чтобы посмотреть, как сохнет гигантская картина. Он все еще стоит там, когда жена возвращается из Коннектикута.

— Что это? — спрашивает Лоис.

— Сообщение. От друга.

И впервые до нее доходит, что газеты не врали. Фотографии обугленного домика в горах. Мертвая женщина. «Обвиняется член радикальной группы экотеррористов».

ОДНАЖДЫ РАНО ВЕЧЕРОМ ДОРОТИ тихонько заходит в комнату мужа, чтобы проведать его. Он не издавал ни звука в течение нескольких часов. Переступив порог, за миг до того, как он услышит и повернется, она видит все ту же картину, что и в предыдущие дни, такие праздные и короткие, бегущие все быстрее: чистейшее изумление при виде зрелища, которое разворачивается прямо за окном.

— В чем дело, Рэй? — Она подходит к кровати, но, как всегда, ничего не может разобрать, кроме зимнего двора. — Там что-то случилось?

Искривленный рот меняется тем особым образом, который она научилась воспринимать как улыбку.

— Ода!

Дороти с изумлением осознает, что завидует ему. Его годам вынужденного спокойствия, терпеливости его заторможенного ума, протяженности его ограниченных чувств. Он может часами смотреть на дюжину голых деревьев на заднем дворе и видеть что-то замысловатое и удивительное, удовлетворяющее его желания, в то время как она… Она все еще в западне голода, который мчится вперед, ничего не замечая.

Она просовывает руки под его тощее тело и подтаскивает на край механической кровати. Затем обходит ее с другой стороны и садится рядом.

— Расскажи.

Но, конечно, он не может. Издает гортанный смешок, который может означать что угодно. Она берет его за руку, и они замирают, словно уже стали изваяниями на крышке собственной гробницы.

Они долго лежат, глядя на участок, где охотники-собиратели прокладывали свой путь тысячелетиями. Она видит многое — все разнообразные деревья их будущего дендрария, с почками наготове. Но она знает, что не улавливает и десятой доли того, что видит он.

— Расскажите мне о ней побольше, — просит она и чувствует, как ускоряется пульс.

Эта тема — табу. Всю свою жизнь Дороти флиртовала с безумием, но все равно эта их новая зимняя игра кажется не просто пугающей. Нынче снаружи бродят чужаки, стучатся в дверь. Она их впускает.

Его рука напрягается, а лицо меняется.

— Быстрая. Волевая.

Как будто только что написал «В поисках утраченного времени».

— Как она выглядит? — Дороти уже спрашивала, но ей нужно опять услышать ответ.

— Дерзкая. Красивая. Как ты.

Этого достаточно, чтобы Дороти снова погрузилась в книгу, и двор открывается перед ней, как разворот из двух страниц. Этим вечером, в