Путешествие вверх - Алексей Ефимов

Вдруг в ушах зазвенело, и боль стала ненастоящей, нереальной. Через миг Анмай, — ясный, холодный, спокойный, — висел над бурлящим белым морем, не чувствуя ничего, только слыша слабый, замирающий звон.

Превращение свершилось, но до предела натянутая струна ещё звенела, — его тело продолжало бороться. Через несколько секунд оно вновь показалось на поверхности. Анмай смотрел на него с ужасом, но отстраненно, словно на кого-то другого. Больше всего его поразило, что юноша, — он не мог думать о нем, как о себе, — остался им. Он судорожно выкашливал белую массу, бился, пытаясь набрать воздуха и удержаться на поверхности, окрашивая волны своей кровью. Широко открытые большие глаза смотрели на Вэру, но не видели его. Они светились болью и безнадежной жаждой вобрать в себя в один миг весь окружающий мир. Вал подхватил его, снова швырнул на скалу…

Анмай услышал, как вновь хрустнули кости, но юноша сумел зацепится левой, уцелевшей рукой, и повис на ней, пытаясь подтянуться. Это ему удалось, но искалеченные ноги стали соскальзывать, — по ним, пятная камень и делая пену алой, стекали темные ручейки. Вэру больше всего поразила эта красивая рука, на которой от страшного напряжения вздулись все мускулы и жилы. Инстинктивно он попытался помочь юноше, — и пережил несколько самых страшных мгновений в своей жизни, поняв, что не может сделать ничего. Он попытался хотя бы с ним заговорить, — но юноша сорвался, и поток повлек отчаянно бьющееся тело прочь, в тугую спираль водоворота. Перед Вэру в последний, — в самый последний раз, — мелькнули черные волосы, коричневое лицо… Потом всё исчезло в белой пене, и лишь струна зазвенела, готовясь порваться, — но прошла ещё целая бесконечная минута, прежде чем она, пронзительным звоном хлестнув его разум, всё-таки оборвалась.

Через миг тело вновь показалось на поверхности, и теперь волны потащили его дальше в море. В их согласованном кипении Анмай мог разглядеть немногое, — сжатую в последнем усилии руку, беззащитную обнаженную ступню…

Всё остальное казалось сплошной темной массой. Внезапно она засветилась. Её одело холодное синее пламя, оно вздымалось расходящимися лучами, и волны повлекли разгорающийся костер дальше, в бесконечность, пока он не превратился в перевернутый водопад торжествующего света.

Вэру растерянно смотрел ему вслед. Он знал, что теперь его бытие имеет весьма отдаленное отношение к реальности… но что есть реальность? И кто это был? Неужели настоящий, отважный и чистый Анмай, а не несчастный разрушитель, обреченный навечно терять тех, кого он любит? И кто он теперь? Не очередной ли это выверт его сознания, так похожий на те, что являлись к нему во снах?

Он боялся думать об этом, боялся даже чувствовать себя, — у него не осталось тела, он мог лишь смотреть, — но ему было уютно, и лишь необратимость перемены его пугала. А потом…

Когда страх, заточивший его в скорлупу призрачных чувств уже исчезнувшего тела стал слабеть, его охватили очень странные ощущения, — он лишь отчасти мог их осознать, по крайней мере сразу. Теперь он не чувствовал ничего, что ощущал раньше, — ни тела, ни веса, ни боли, — ничего этого уже не будет. Никогда. У него не билось сердце, он не дышал, — но это оказалось совсем не страшно. Он знал, что не нуждался в пище, — он стал совершенно независим от окружающей среды, воспринимая её лишь отчасти. Но зрение у него осталось, — он видел всё, что его окружает. Лишь чудесный свет стал казаться ему сероватым, словно через пыльное стекло.

Во внезапном порыве надежды он понесся к нему, в один миг оказавшись на огромной высоте. Понемногу стало возвращаться пугливое любопытство. Пусть он воспринимал всё окружающее, словно во сне, — он был счастлив. Теперь он, наконец, узнает, что лежит за этой световой завесой… и есть ли конец у Бесконечности. Теперь он мог лететь, куда только захочет, — он превратился в нечто чистое, и пространство подчинялось его желаниям. Он знал, что всё это, — навечно. Собственно, он знал, что сможет вернуться к Хьютай, если захочет, — но он не хотел возвращаться к ней неосязаемым призраком.

В длинном пути его охватило сонное оцепенение, хотя он по-прежнему летел очень быстро. И по мере его полета мир вокруг начал приобретать какой-то странный вид. Анмай увидел край Моря Боли, — волны ряд за рядом катились в красноватую темноту, и исчезали, растворяясь в ней. Пролетая над ними, он с любопытством взглянул вниз, так и не сумев ничего разглядеть.

Один за другим смолкли таинственные зовущие голоса, оставив его в полной тишине. Потом он пробил навылет зарю, — она оказалась просто слоем разреженного, светящегося тумана. У него вдруг появилось странное ощущение, — он чувствовал, что его скорость безмерно возросла. Мир позади превратился в полосу бледного свечения, разделяющую море мутно тлеющей пустоты. А впереди, из красноватой мглы, выступили очертания грандиозных конструкций. Анмай отстраненно подумал, что наконец пересек всю безмерную Звезду, и теперь приближается к её тайному сердцу — к месту, где находились Ворота Бесконечности.

Всего мигом позже он увидел их, — там, куда сходились все острые вершины словно отраженных внутрь её шпилей. Правда, с тем же успехом это огромное сооружение, зависшее между колоссальных игл, могло быть просто главным реактором Звезды, но Анмай не верил, что после всего, им перенесенного, его может постигнуть неудача. Впрочем, было бы забавно стать управляющей сутью очередного Сверх-Эвергета… в лучшем случае.

Ему казалось, что цель совсем близко, но полет оказался неожиданно долгим. Когда геометрическая громадина приблизилась, Анмай понял, что она не имеет отношения к любому типу Эвергета, хотя она была и Воротами Бесконечности, и источником энергии Звезды, — источником, не нуждающимся в массе. Но это было не более невероятно, чем само рождение Звезды Бесконечности, не построенной, а возникшей, — потому, что законы этой Вселенной были запрограммированы на её возникновение. Это было поразительно, и стоило ли обращать внимание на различные ошибки в реализации великого замысла?

Вспомнив о мириадах потерянных обреченных душ, Анмай решил, что стоит. Затем он вспомнил, что там, Снаружи, — Создатель Мирозданий. На мгновение его охватил давно забытый суеверный страх. Что он ему скажет?

Потом он успокоился. Он будет единственным, кто сможет рассказать Создателю о судьбе его небывало грандиозного замысла. Вряд ли ему стоит чего-то опасаться… по крайней мере, поначалу. Впрочем, его уже столько раз судили, что последний суд его уже не страшил. А лишившись тела, способного страдать, он уже ничего не боялся… даже зная, что это очень глупо.

Неведомое доселе чувство собственной ничтожности перед грандиозностью задачи захлестнуло его. Сможет ли он объяснить, — нет, оправдать всё существование мирозданий? Правда, само устройство Ворот гарантировало, что любой, вступивший в Бесконечность, будет знать достаточно, пусть и не всё, — иначе он просто не сможет достичь выхода.

Все ощущения сомнения и страха внезапно испарились, когда он достиг Ворот, — колоссальной конструкции, не похожей ни на что из того, что встречалось ему прежде… Точнее, его сознание представляло её такой, — он не видел деталей, а создавал их, как это бывает во сне, и то, что изменял он, изменяло его. Впрочем, будь это иначе, он не смог бы понять, что окружает его.

Он входил в Ворота. Анмай миновал огромный туннель со стенами из небывало сложных машин… второй, третий, четвертый… и достиг конца, — собственно Ворот, суть которых уже сливалась с его изменявшимся сознанием. Казалось, здесь он вновь обрел тело, — он представлял и видел его, но не чувствовал. Он шел по коридору с металлическим полом и стенами, отклоненными наружу. Потолок был слоем сине-золотого, пятнистого, светящегося тумана. А впереди — чернота. Не просто чернота, а чернота напряженная, упругая, ждущая, — вечное, абсолютное Ничто.

Дойдя до этой, готовой при малейшем прикосновении втянуть его абсолютной тьмы, Анмай остановился. Он знал, что оттуда возврата не будет, хотя отсюда, — по крайней мере, теоретически, — возврат был возможен. Он мог вернуться, — пусть тенью, — к Хьютай и Айэту, в созданный ими райский сад. Но хотел ли он этого? Нет. Всю свою жизнь он шел к этим Воротам, — и вот теперь он видит их, точнее, ту малость из их облика, которую он может воспринять. Осталось сделать лишь один, последний шаг…

Тут у него появилось иное, очень неприятное чувство, — подозрение, что настоящий мир огромен, непознаваем и страшен, а он живет в хрупком пузыре своих иллюзий, — пузыре, который сейчас должен разбиться, принеся кошмарное пробуждение смерти. Это чувство долго преследовало его в детстве, потом в юности, после подвалов Цитадели, и вот оно вернулось, — вернулось с небывалой силой.