Пандора (сборник) - Фрэнк Герберт

Потом туман окутал его, жаркий и влажный.

Воспоминания путались, будто Томас пытался разглядеть их сквозь толщу бурных вод, плыли и колебались, складываясь в пугающие сочетания.

«Спокойно. Только спокойно».

Была ли то его мысль, Томас не мог поручиться.

«Где я?»

Ему помнилось — кажется, — как его выпихнули из шлюза на пустошь вокруг Редута. Значит, он — скорей всего — на Черном Драконе. Но как он оказался в щупальцах дирижаблика, Томас не мог вспомнить.

«Как я тут очутился?»

В тот же миг, словно его смятение вытребовало у памяти ответ, он увидел себя как бы со стороны — убегающего по прибрежной равнине от настигающего рвача — и спикировавшего к нему дирижаблика. Образы мелькали перед его мысленным взглядом против воли.

«Спасение? Но чем я служу этому зверю? Балластом? Пищей? Может, дирижаблик несет меня в свое гнездо, куче голодных… голодных кого?»

— Гнездо!

Он услышал это слово так отчетливо, словно говорящий стоял у него за спиной. Но вокруг не было никого. И голос не принадлежал ни Кораблю, ни самому Томасу.

«Корабль!»

У них осталось менее семи суток! Корабль готов сломать запись… и покончить с человечеством.

«Я просто схожу с ума. И никакой дирижаблик не волочит меня сквозь синий туман».

В мозгу его словно отворился люк, и оттуда хлынули сбивчивые голоса — он узнал только голос Паниля. Воспоминания… рассудок Томаса цеплялся за воспоминания, открывшиеся ему вместе с этой несвязной болтовней. Гондола — вцепившиеся в плазмаглас щупальца десятков дирижабликов… занимаются любовью Ваэла и Паниль, и тела их оплетают толстые черные щупальца, словно любопытные змеи… Он услышал собственный истерический смех — или это тоже воспоминание? Вспомнился цеппелин, которым они добрались до Редута… камера — и те нелепые спецклоны… и снова хохот. «Я брежу… и вспоминаю бредовые видения…»

— Это не бред.

Снова тот же голос! Сплетение щупалец чуть разошлось, но вокруг по-прежнему видна была лишь пелена тумана и… и… нет, больше ничего.

Мысли забивала чужая болтовня — было то воспоминание или мерещилось сейчас, Томас не был уверен. Голова кружилась, и перед глазами мелькали обрывки вроде бы голозаписей…

«Ну вот, я наконец-то тронулся. Совсем крыша поехала».

— Ты в своем уме.

«Да, всего лишь болтаю сам с собой».

Бессвязный лепет конденсировался в различимые слова, Томасу казалось, что он выделяет из потока слов внятные фразы… но эта голографическая запись в голове пугала его до жути. Словно вся планета стала его глазами и ушами, словно он находился… повсюду.

Тишина возвращалась постепенно, приступами, спазмами. Волны ее накрывали рассудок Томаса. Чужие глаза и уши медленно, как ползущие по стене улитки, покидали его восприятие.

Он был один.

«Что за ерунда со мной творится?»

Нет ответа.

Но отзвуки его мысленного голоса эхом раскатывались по длинным, темным коридорам извилин. Томас погрузился во тьму, и в этой тьме крылся глаз, чтобы видеть, и ухо, чтобы слышать. Там была Ваэла, он ощущал это так явственно, словно протяни руку — и он коснется…

Щупальца больше не держали его!

Рука коснулась земли… песок, галька. И тьма вокруг. И Ваэла во тьме — покойная, всеприимная…

«Я каким-то мистиком становлюсь, черт!»

— Каким мистиком? Живым.

Этот голос! Он был так же реален, как дыхание ветра на его щеках. Томас осознал, что стоит на коленях, на сырой темной земле… а вокруг клубится синий туман. И он вспомнил — по-настоящему вспомнил, — как подхватил его дирижаблик. Это было самое драгоценное из воспоминаний. Томас лелеял его, точно единственное дитя, это воспоминание: сверкающий морской простор, уходящая к горизонту узкая лента прибоя, вздымающиеся над морем и прибрежной равниной самые крутые на планете горы — Черный Дракон.

— Воздень очи свои горе, Раджа Томас, и узри, как дитя рождает мужа.

Он вскинул голову. В вышине сверкало что-то оранжево-золотое, ударила по ушам свистящая песнь. Прямо над ним плыл в синем тумане небольшой дирижаблик, волоча по земле пучок щупалец. Бивший в лицо ветерок разгонял мглу, принося благоухание цветов. В насыщенном водяными парами горячем воздухе видимость все увеличивалась. Томас огляделся.

«Джунгли».

Он понял, не зная как, что находится в огромном кратере, окруженном черными скалами, и пойманное в каменной чаше облако создает температурную инверсию, сохраняя тепло.

Щупальце скользнуло к нему, коснулось левого запястья — сухое и теплое, как человеческая кожа. На затылок Томасу упала капля. Он глянул на дирижаблик. Вода собиралась каплями на его боках и скатывалась по другим щупальцам.

Покой оставил его.

«Что эта тварь со мной сделает?»

Он шарил взглядом, но повсюду натыкался только на жаркий синий туман.

Гром!

Мглу в вышине пронзила ослепительная молния. Волоски на шее, на руках Томаса встали дыбом.

«Где я?»

— В гнезде.

Он сообразил, что на самом деле не слышит голоса, нет… тот рождался непосредственно в слуховом центре мозга, как голос Корабля… но это говорил не Корабль.

Но не верить глазам он был не в силах. Щупальце дирижаблика касалось его руки, с другого капало за шиворот. Вокруг были джунгли. Возможно, в бреду исполнилась самая сокровенная его мечта: легендарное прибежище, земля, текущая молоком и медом, где нет тревог и нет хода времени: Эдем.

«Я спрятался в собственном бреду, потому что Корабль решил уничтожить всех нас!»

Он снова глянул на укутанные туманом джунгли — пестрые купы деревьев, оплетенные лианами, расцвеченные странными цветными пятнами.

— Чувства не лгут тебе, Раджа Томас. Это настоящие деревья и лозы. Видишь — цветы?

Пятна были соцветиями — алыми, лиловыми, ниспадающими водопадами золота. Они были так совершенны, что казались хрупким порождением фантазии.

— Нас цветы радуют.

— Кто… говорит… со мной?..

— С тобой говорит Аваата. Аваату восхищают также жито и маис, яблони и кедры. Аваата насадила здесь то, что ваш род оставил и отбросил.

— Кто это — Аваата? — крикнул Томас нависающему над ним дирижаблику, опасаясь, что уже знает ответ.

— Се — Аваата!

Видения захлестнули его: планета, кружащая от тьмы к свету, утесы Черного Дракона и равнины Яйца, моря и горизонты — мятущееся множество, превосходившее способности Томаса к восприятию. Он попытался изгнать образы Авааты из своего рассудка, но те не уходили.

— Дирижаблики… — прошептал он.

— Зови нас лучше «Аваата», ибо мы едины во множестве.