Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

Л. Андреева. Это предвещание, как известно, не сбылось, но вполне определило путь автора. Сын уездного врача, учившийся (но недоучившийся) в Москве на двух факультетах, сотрудничавший сперва в киевском модернистском журнале «В мире искусств», потом в столичных «Сатириконе» и «Новом Сатириконе», Александр Вознесенский от стихов перешел к рассказам, пьесам и киносценариям. Сборник стихов Вознесенского «Путь Агасфера» (СПб., 1914, переиздание 1916) вышел с предисловием Л. Андреева, который назвал его книгой «философских настроений», занимающей золотую середину между «математичностью» чистой философии и «вагнеровской музыкой» чистых настроений. Действительно, суховатой рационалистичностью стихи Вознесенского напоминают философствующую лирику Минского, Мережковского, З. Гиппиус, а тематикой и стилем — городские стихи II тома Блока. После революции продолжал писать и работать для кино. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно.

Василий Комаровский (1881–1914)

Граф Василий Алексеевич Комаровский, сын шталмейстера императорского двора, окончил лицей, учился в университете; тяжелая душевная болезнь — чередование приступов буйства и полос чудаческого добродушия — помешала ему кончить курс. «Несколько раз сходил с ума и каждый раз думал, что умер; когда умру, вероятно, буду думать, что сошел с ума», — говорил он Д. Святополку-Мирскому. Первая публикация (рассказ из римской жизни) — в 1912 году, единственная книга стихов «Первая пристань» — в 1913 году. Умер в психиатрической больнице. Всю жизнь прожил в Царском Селе, стихи о поездках в Италию писал по воображению. Символистическим перифразам он предпочитает «парнасскую» экзотическую лексику: «аргира» (серебро), «бармы» (царское оплечье), «крипты» (тайнохранилища), «литии» (церковные песнопения), «квадриги» (колесницы), «Симплегады» (Босфор), «Зоя» (жена трех византийских императоров XI века) — все это в одном стихотворении. Толчок культу Царского Села дал Ин. Анненский, но его пейзажи тоньше и бесплотнее, чем образность Комаровского (который профессионально занимался и живописью), и позднейшая поэтика (не только «царкосельская») Гумилева, Ахматовой и Мандельштама гораздо больше опирается на Комаровского, чем на Анненского.

Валентин Кривич (Анненский) (1880–1936)

Валентин Иннокентьевич Кривич был сыном Ин. Аненнского, учился в Царскосельской гимназии и прожил в Царском Селе почти всю жизнь, стихи писал смолоду. Большой близости между отцом и сыном не было, в характере сына были черты снобизма и прожектерства, а в стихах его сам Анненский находил преимущественное влияние не свое, а Бунина (и, можно добавить, Блока), хотя не упустил отметить некоторую «согбенность в тоне», явно родственную ему самому (такова единственная книга Кривича «Цветотравы», СПб., 1912). После смерти отца именно на Кривича легла забота о разборке архива, издании стихов, подготовке воспоминаний. Он стал как бы представителем Ин. Анненского в глазах младшего поколения, и от этого в собственных его стихах стало больше отцовских настроений: одиночества, тоски, бессонницы, безысходности, смерти. По большей части эти поздние стихи Кривича не печатались; три последних стихотворения нашей подборки публикуются впервые (ЦГАЛИ). До революции Кривич служил в Министерстве путей сообщения, после революции редактором научно-технических издательств, бедствовал, голодал, умер от туберкулеза.

Арсений Альвинг (1885–1942)

Арсений Алексеевич Смирнов, писавший под псевдонимом Арсений Альвинг, не выпустил за свою жизнь ни одной книжки стихов (только переводы из Бодлера в 1908 году). В 1910 году вместе с Е. Курдовым он основал в Москве издательство «Жатва», выпустившее (до 1916 года) восемь книг одноименного альманаха, ставшего центром посмертного культа Ин. Анненского и продолжения, пусть эпигонского, его традиций («Аполлон» и акмеисты, как известно, охотно клялись именем Анненского, но в своей поэтической программе были от него очень далеки); еще в 1922–1924 годах существовал литературный кружок «Кифара», во главе которого стоял Альвинг. Сам он воспроизводил поэтику Анненского безукоризненно: и тематику тоски, бессонниц и кошмаров, и стилистику сложных иносказательных предложений с перебоями душевной тонкости прозаической реальностью, и ритмику любимого Анненским амфибрахия. Из классиков на это наслаивалось влияние Фета, из ортодоксальных символистов — Балтрушайтиса. Большинство его стихов осталось в рукописях (ЦГАЛИ); аккуратно сгруппированные автором в разделы и циклы по темам и настроениям, они печатаются здесь впервые[150].

Надежда Львова (1891–1913)

Надежда Григорьевна Львова, дочь почтового чиновника из Подольска, «в пятнадцать лет… стала подпольщицей, в шестнадцать ее арестовали, в девятнадцать она начала писать стихи, а в двадцать два года застрелилась» (писал И. Эренбург, знавший ее по подполью). Застрелилась она от несчастной любви к Брюсову из револьвера, подаренного Брюсовым, — это был один из самых крупных литературных скандалов начала 1910‐х годов. Вышедшая за два месяца до смерти ее книга «Старая сказка» (М., 1913, с предисловием Брюсова; перед этим Брюсов выпустил сборник стихов от женского лица «Стихи Нелли», посвященный Львовой), едва распродававшаяся, тотчас разошлась так, что потребовалось второе издание. По нему видна быстрая эволюция поэтессы — от подражаний брюсовскому стилю к нервной манере Шершеневича (ее товарища по московскому Литературно-художественному кружку): последнее стихотворение нашей подборки[151] написано за месяц до смерти. Ценители поэзии в 1913 году ждали от нее больше, чем, например, от тогдашней Цветаевой. Неврастенический образ женщины-«поэтки», складывавшийся у нее, впоследствии соперничал со строгим образом женщины-«поэта», в те же годы творимым Ахматовой.

Константин Липскеров (1889–1954)

Константин Абрамович Липскеров, сын газетного издателя, по образованию художник, к литературе приобщился в брюсовском московском Литературно-художественном кружке, первые ученические стихи напечатал в 1910 году. «Открыл себя» он, совершив поездку в Туркестан (до Бухары и Оша). Стихи, привезенные из этой поездки, составили сборники «Песок и розы» (М., 1916) и «Туркестанские стихи» (М., 1922). Восток Липскерова условный, традиционный, напоминающий то старинные миниатюры, то картины Верещагина, но художническая точность взгляда придает им наглядность и яркость. Восточными реалиями он не злоупотребляет (Гарун-аль-Рашид и его телохранитель-палач Масрур знакомы каждому по «1001 ночи»; «ферадже» — паранджа, женское покрывало); восточными стихотворными формами тоже; газеллы (вроде нижеприводимой[152]) у него редки. Наоборот, он охотно применяет к восточному материалу западные твердые формы: картинки вписывает в сонеты, напоминающие Эредиа («Ночь»), лирику — в триолеты («Сокровища жизни»), расширенным триолетом можно назвать и стихотворение «Азия». В позднейших его стихах к темам мусульманского Востока прибавляются темы библейского Востока («Мы скользили над синими волнами…») и даже индийского. После революции числится в группе «неоклассиков», с середины 1920‐х годов перестает печататься как лирик и лишь во множестве переводит восточных поэтов. Первое, восьмое (с любопытным влиянием Кузмина) и девятое стихотворения нашей подборки[153] печатаются впервые по рукописям (ЦГАЛИ).

Изд.: Липскеров К. День шестой. М.; П., 1922; Он же. Золотая ладонь. М., 1922.

Алексей Лозина-Лозинский (1886–1916)

Алексей Константинович Лозина-Лозинский, петербуржец, сын врача, студент-филолог, трижды арестовывавшийся за участие в сходках, год проведший в заграничной высылке (в 1912–1913