Хищник. Том 1. Воин без имени - Гэри Дженнингс

Я встал и посмотрел ему в лицо, как мужчина мужчине. Но я понимал, что он чем-то уже отличался от того Тиуды, который спас меня от укуса змеи; думаю, я догадался бы об этом, даже если бы не знал, что мой друг стал королем. Несмотря на простую одежду и отсутствие знаков отличия, в его осанке и внешности появилась какая-то властность. Хотя голубые глаза Тиударекса еще могли быть такими же веселыми и озорными, как в то время, когда он громко восхвалял своего «хозяина Торнарекса», однако теперь они также могли и потемнеть от печали или яростно загореться, когда речь заходила о сражениях и осаде. Прежде Тиуда был просто красивым юношей. Сейчас он стал по-особому красивым молодым монархом — высокий, грациозный, с хорошо развитой мускулатурой, возмужавший, с золотистой бородкой и кожей, сделавшейся бронзовой от солнца и ветра. Король хоть куда: утонченные манеры, добрый нрав, ясный ум. Этому человеку не нужны были скипетр, корона или пурпур, чтобы подкрепить свое высокое положение.

Непрошеная мысль сверкнула в моей голове: «Акх, если бы я был женщиной!» И я тут же почувствовал зависть к застенчивой крестьянской девушке, которая смахивала метелкой из гусиных перьев пыль с подоконника. Но я безжалостно подавил в себе эти эмоции и спросил Тиударекса:

— Но тогда как же мне обращаться к тебе? Мне не хотелось бы злоупотреблять нашей дружбой и демонстрировать неуважение к монарху. Скажи, как должен простолюдин обращаться к королю? Ваше величество? Сир? Meins fráuja?

— «Жалкий бедняга» было бы самым подходящим обращением, — ответил он без всякой насмешки. — Вообще-то на протяжении тех долгих лет, что я провел при дворе в Константинополе, все называли меня Теодорих, и я привык к этому имени. Мой наставник даже вручил мне эту золотую печать с монограммой в качестве подарка на шестнадцатилетие, чтобы прикладывать ее вместо подписи к домашним заданиям, письмам и прочему. Я до сих пор берегу печать и пользуюсь ею. Видишь?

Он сидел на скамье за грубо сколоченным столом, который был завален листами пергамента, испещренными какими-то каракулями. На один из листов мой друг капнул воск со свечи, приложил к нему печатку и показал мне.

Я уже знал, что ударение в слове «Теодорих» падает на второй слог и произносится оно примерно «Те-одо-рих». Именно так римляне и греки переделали на свой лад чуждое им готское имя Тиударекс. Имя Теодорих греческого происхождения и состоит из двух слов: theós («бог») и doron («дар»). Таким образом, если «Тиударекс» означает «Правитель людей», то «Теодорих» можно перевести как «Дар Божий». Кроме того, на память невольно приходил Теодосий (Феодосии), бывший император Восточной империи, которого до сих пор помнили как самого толкового и уважаемого в народе правителя. «Да уж, — подумал я, — имя Теодорих вызывает столько положительных ассоциаций, что вполне подходит монарху».

— Тогда и я стану называть тебя Теодорихом, — решил я. — Имя, на мой взгляд, замечательное и может послужить добрым предзнаменованием. Почему же ты называешь себя жалким беднягой?

Он махнул рукой и мрачно произнес:

— Разве эта жалкая и нищая лачуга кажется тебе королевским дворцом?

Девушка, которая все еще смахивала пыль, бросила на моего друга печальный и полный раскаяния взгляд, явно сожалея, что не может предложить ему более роскошных покоев.

— Вот он я, — продолжил Теодорих, — командир шести тысяч воинов, которые испытывают голод, желая насытиться не только пищей, но и сражениями, а я ничего не могу предложить им. В то же самое время остальные мои подданные в наших землях к югу и востоку отсюда тоже не слишком-то счастливы. Я не могу чувствовать себя настоящим королем, пока не докажу, что являюсь таковым.

— Взяв Сингидун для Римской империи?

— Вот именно. Я не могу допустить, чтобы мое первое начинание в качестве короля обернулось неудачей. Но взять Сингидун я хочу вовсе не для империи, а чтобы помочь своему народу.

— Каким же образом?

Когда он начал объяснять мне, я вспомнил рассказы старого Вайрда. В течение почти ста лет, сказал Теодорих, его ветвь готов — те, что происходили из рода Амалов, остроготы, — не имела корней и своих земель; это были кочевники, которые жили только войной и грабежом. Но затем его отец и дядя, братья-короли Тиудамир и Валамир, предприняли попытку вступить в союз со Львом, императором Восточной Римской империи.

— Именно поэтому, — пояснил Теодорих, — меня и послали еще ребенком жить при дворе в Константинополе. Едва ли меня можно назвать пленником — Лев растил меня как будущего короля, — но я был его заложником. Живой гарантией того, что мой народ не нарушит это соглашение.

Выполняя условия этого договора, Лев платил двум готским королям соответствующую consueta dona[217], ежегодную сумму золотом, чтобы содержать их воинов и защищать северные границы империи. Лев также наделил готов собственными землями в Нижней Мезии. Там они могли безопасно селиться и вести жизнь земледельцев, пастухов, ремесленников и торговцев; у готов появилась возможность пользоваться всеми благами современной цивилизации и стать полноправными гражданами Рима. Но ситуация резко изменилась после недавней смерти императора Льва, потому что его внук и наследник, Лев II (вернее, тот, кто правит от его имени), не признает никаких соглашений с чужаками.

Теодорих вздохнул и сказал:

— Готы из рода Балтов — наши ближайшие родичи вестготы — уже давно и прочно обосновались в далекой западной провинции Аквитания. У нас же, остроготов, после смерти старого Льва снова нет места, которое мы могли бы назвать своим. Я хочу взять Сингидун и использовать город в роли заложника, как это когда-то проделали со мной. Я надеюсь, что таким способом заставлю молодого Льва соблюдать те обязательства, которые взял на себя его дед по отношению к нам. Да ведь этот город распоряжается всей торговлей между Верхним и Нижним Данувием. И Рим, и Константинополь вынуждены будут считаться со мной — они примут мои условия в обмен на то, что я верну Сингидун империи. Никуда они не денутся: придется им подтвердить наше право на земли в Нижней Мезии и снова выплачивать остроготам золото за то, что мы станем защищать побережье Данувия.

— Я тоже так думаю, — сказал я.

— Но все это возможно только при условии, — напомнил он мне, — если я смогу изгнать из города короля Бабая. Возможно, потребуются недели, чтобы наш обоз с провизией прибыл сюда вместе с этими громоздкими осадными машинами, и только liufs Guth знает, сможем ли мы продержаться до этого времени. Мы буквально живем на лошадином корме. Сарматы не нуждаются в лошадях, поскольку сидят за стенами города. Они не стали выгребать из внешнего города весь овес, сено и отруби, поэтому теперь мы питаемся этими «яствами». Мясо мы едим очень редко: если только какую-нибудь лошадь убьют во время патрулирования.