Прогулка по висячему мостику - Екатерина Трубицина

— Ира! А это мысль! — вдруг аж гавкнул Зив.

— Что, Зив? — спросила Ира.

— Неси-ка ручку и бумагу! — проурчал он.

— Зив, ты что, серьезно писать будешь? — изумленно спросила Ира.

— Неси, неси…

— Женечка, принеси, пожалуйста, ручку и бумагу. Я, конечно, и сама могу, но боюсь, что пока ходить буду, Генка тебя и вправду порвет.

— Иришка! Ты просто ангел во плоти! — вставая с дивана, сказал Женечка, расплывшись в благодарной улыбке, чмокнул Иру в щеку, а потом скорчил рожу Генке и ушел в Ирин кабинет.

За все то время, которое понадобилось Женечке, чтобы принести канцелярские принадлежности, Генка не проронил ни слова, украдкой поглядывая то на Зива, то на Лоренца.

— Вот, — сказал Женечка, кладя на стол перед Зивом листок бумаги и ручку.

Зив взял в зубы ручку и немного крупновато, но вполне ровным, даже можно сказать красивым почерком вывел: «Мое имя — Зив», — а на следующей строчке: «My name is Ziv», — а еще чуть ниже: «Mein Name ist Ziv», — а дальше: «Benim ismim Ziv». Было понятно, что он вполне может продолжить, вот только места на листочке больше не осталось. Зив отнес ручку Лоренцу, а потом и листок.

Лоренц, просмотрев письмена Зива, перевернул его на другую сторону. Он написал ту же фразу, лишь заменив имя на свое и, помимо варианта на русском, вместо английского, немецкого и турецкого использовал финский, португальский, грузинский, арабский, украинский, идиш и санскрит — почерк у него был мельче, а потому и поместилось больше. Закончив, он взял листок в зубы, спрыгнул со своего места, размеренной поступью подошел к Генке и, поставив передние лапы ему на колени, торжественно вручил.

— Ни фига себе! — воскликнул Генка, изучая послание с обеих сторон. — Ну что ж, со стыдом должен признать, что из всего этого более-менее адекватно, кроме русского, понимаю лишь английский, немецкий и украинский.

— А ну-ка, дай сюда! — с энтузиазмом попросил Женечка, протягивая руку. — Батюшки! Лоренц, в том, что идиш для тебя язык не чужой, я не сомневался, — с намеком усмехнулся Женечка, — но на кой, скажите мне, вам санскрит?

— Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике, — с достоинством проурчал Зив.

— Слушай, псина, будь другом, напиши, что ты сейчас сказала, — тараща на Зива глаза, попросил Генка.

— Евгений Вениаминович, будьте так добры, принесите еще листок бумаги, — проурчал Зив.

— Что? — как бы сам себя спросил Генка.

— Он попросил Женечку принести еще листок бумаги, — перевела Ира.

— А-а-а, — с «пониманием» протянул Генка.

Женечка, заливаясь веселым смехом, изображая страдающую излишней прыгучестью девочку лет восьми на школьной перемене, умчался за новым листком.

— Спасибо, — чинно поблагодарил его Зив, когда бумага легла перед ним на стол.

— Он сказал спасибо, — перевела Ира.

Зив взял в зубы ручку и аккуратно вывел: «Санскрит следует знать для того, чтобы читать Веды в подлиннике». Потом скосил глаза на Женечку и написал, правда, уже менее старательно, ту же фразу на санскрите. Генка взял листок и, прочитав, воскликнул:

— Потрясающе!

— Ну-ка дай! — попросил Женечка, забирая у Генки листок. — О-о-о! — протянул Женечка с издевкой. — Еще бы не потрясающе! Генка, для тебя это настоящее откровение! Теперь ты точно знаешь, для чего нужно знать санскрит.

— Женечка, дай-ка мне, — попросила Ира. Женечка, ехидно посмеиваясь и корча Генке рожи, передал записку Зива Ире. Она прочла и обратилась к Зиву. — Зив, вообще-то, дословно это звучало несколько иначе.

— Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно.

— Слышь, Зив, напиши, что ты сейчас сказал, — снова попросил Генка.

— Так, Генка, все, хватит издеваться над животными! — с притворной строгостью одернул его Женечка. — Сам, вон, возьми в зубы ручку и попробуй что-нибудь накалякать. Greenpeace-а на тебя нет!

— Ага! Он занят защитой твоих прав, козел! — парировал Генка, тем самым возвращаясь к выеданию мозгов.

— Геночка, — поспешила Ира отвлечь его от неприятной ей темы, — по поводу санскрита Зив сказал: «Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике», — процитировала Ира. — А когда я ему заметила, что в письменном виде он передал эту мысль несколько иначе, он сказал так: «Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно». А сама я полностью согласна с Женечкой — хватит заставлять Зива и Лоренца писать. Убедился, что могут — и будет. Мне кажется, синхронный перевод тебя вполне устроит.

— А вдруг что не так скажете? — изобразил Генка подозрительность.

— Так ты у них спроси, правильно ли тебе изложили, — ответила ему Ира.

— А как я узнаю? Я ж их не слышу.

— Генка! — Женечка посмотрел на него как на идиота. — Языком жестов они тоже неплохо владеют. Правда, друзья?

Зив и Лоренц кивнули.

— Ни фига себе! — снова ошалело воскликнул Генка, судя по всему, в глубине души отчаянно надеясь, что все это что-то вроде циркового представления, но его надежда неотвратимо испускала дух. — А вообще, Женич, это на тебя Greenpeace-а нет, и стыда с совестью тоже. Это ж надо! За невинным зверьем прятаться!

— Э-э-э! Попрошу не выражаться! — возмутился Женечка почти искренне. — Зив, тяпни его как следует, чтоб не обзывался.

— Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете? — проурчал Зив.

— Что он сказал? — спросил Генка, внимательно выслушав, усиленно вслушиваясь, собачье урчание.

— «Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете?» — повторила для Генки Ира.

Генка покатился со смеху и хохотал очень долго, а потом… А потом его гнев окончательно прорвал плотину. Ира Генку таким разъяренным никогда не видела и никогда не подозревала, что его словарный запас столь богат как отчасти цензурными, так и не совсем цензурными, а также и совершенно нецензурными ругательствами. Он ходил, точнее, почти бегал по гостиной, зверски жестикулировал и истошно орал. Помимо недавнего конкретного случая, он Женечке припомнил все, как поняла Ира, начиная от Сотворения Мира, а вполне возможно и с еще более отдаленных времен. В самом начале Ира попыталась остановить его, приняв этот взрыв за шутку, потому что даже представить себе не могла, что такое может быть всерьез, но понять это ей пришлось очень быстро, и она от ужаса аж вдавилась в кресло, на котором сидела. Женечка сосредоточенно рассматривал что-то на потолке и казался совершенно спокойным, словно вовсе не в его адрес несся остервенелый поток ненормативной лексики. Женечкин отсутствующий вид, похоже, еще больше бесил Генку, так что его ярость, по всем нормальным признакам давно вышедшая за все мыслимые пределы, продолжала неуклонно нарастать. И вдруг, совершенно внезапно Женечка расхохотался. Ира вздрогнула, словно ее окатили ледяной водой. Видимо, то же ощущение испытал и Генка, так как осекся на полуслове.

— Генка, прости меня дурака, — Женечкин тихий и спокойный голос, как бритвой разрезал воздух. — Я только сейчас понял, чего это ты так взбесился.

— Ну и что ты понял? — Генку всего трясло. Сраженный ледяным спокойствием Женечки, он стал говорить почти шепотом в сравнении с недавними воплями.

— До твоего звонка мы спокойно успели навести порядки, выпить чайку с Татьяной Николаевной, проводить ее домой и вразвалочку вернуться. Тебе что, все же пришлось побывать у Натали в постели?

— Да! Черт возьми! Пришлось! Но я же не устраиваю бордель у Иры в доме! — вновь завопил Генка, правда, уже не так громко.

Женечка опять расхохотался, а Генка было принялся честить его с новой силой, однако, праведность Генкиного гнева дала трещину, и Ира, вскочив с кресла, воспользовалась ею, пока та не затянулась.

— Всё. Хватит, — тихим, ледяным, не терпящим возражений тоном сказала она, положив руки Генке на плечи и глядя ему в глаза жестким колючим взглядом. — Гена, — продолжила она более мягко, — я в защите не нуждаюсь, а если Женечка, как ты говоришь, дуркует, так, наверное, у него есть на то причины.

— Ир, да пусть себе дуркует! Я что, против? Но не здесь же!

— Ген, за последнее время Женечка для меня стал не просто другом. Он по-настоящему помог и продолжает помогать пережить мне то, от чего я все еще почву под ногами найти не могу. А может и никогда в этой жизни не смогу. Так что, если ему охота подурковать у меня в доме, я сделаю все, что в моих силах, для обеспечения его дуркованию максимального комфорта. И это меньшее, что я могу для него сделать.

Генка сразу как-то весь обмяк и уселся в кресло. Ира собрала грязные чашки и ушла на кухню. В доме повисла тишина, которая после пронесшейся бури казалась гробовой.