И сплетаются нити судьбы... - Ульяна Подавалова-Петухова

страшно. До того, как Ромала села к нему в машину, он считал свою идею блестящей, но с каждым промелькнувшим за окном километром эта уверенность таяла. И тогда он начинал сомневаться. Какой у нее будет реакция? А если правда подтвердятся Анины опасения? Еще вчера парень посчитал их глупыми, сегодня же видел в них некий смысл… А еще почему-то теперь он считал, что должен был хоть как-то подготовить Ромалу к поездке. Ведь она ехала в неизвестность. Ехала с завязанными глазами, целиком доверившись ему. Впервые за время знакомства она сама поцеловала его перед тем, как сесть в машину. Она стала ближе и еще необходимее для него. И если затея провалится — а теперь он понимал, что исход может быть любым, — она его не простит.

— Ромал, знаешь, я считаю, что ты давно должна была побывать там, — сказал он как бы между прочим.

Девушка повернулась к нему.

— Что ты хочешь этим сказать? — улыбнулась она. — Что оно настолько замечательное? Или что оно широко известно? Там отдыхают богачи вроде тебя?

Парень усмехнулся уголком рта.

— Да как тебе сказать! Знаешь, в том месте деньги теряют свое значение, и все становятся равны.

— Ну, ты меня вконец заинтриговал, — вздохнула девушка. — Можно уже снять повязку?

— Нет, потерпи еще немного. Подъезжаем.

Ромала почувствовала, что машина действительно сбросила скорость и останавливается. Девушка приоткрыла окно. В лицо пахнуло свежестью весны, запахом талого снега и чистого воздуха. Последнюю неделю в город пришла ранняя оттепель. Кое-где снег стаял совсем. Но здесь на природе чувствовалась свежесть, и от земли веяло холодом. Дима помог ей выйти из машины, и она тут же провалилась шпильками в снег, пошатнулась, но парень ее поддержал.

— Стой здесь, я сейчас. Повязку не снимай, мне нужно кое-что из багажника достать, — попросил он.

— Лопату? — крикнула Ромала, усмехнувшись.

Дима глянул на ее счастливое, такое радостное лицо и в который раз пожалел, что задумал всё это.

— Как догадалась? — крикнул он, и если бы Ромала вслушалась в его голос, то многое бы поняла. Но сегодня девушка не прислушивалась ни к голосу, ни к интонации. Стояла возле машины, подставив лицо солнцу, и радовалась. Только слепец не прочитал бы на ее лице счастья. Дима посмотрел на нее и решил уже рассказать всё, как вдруг она повернулась к нему и весело спросила:

— Ну, и где твой сюрприз?

И все слова, готовые слететь с губ, остались несказанными. Он подошел, взял ее теплую ладошку и повел за собой. Ромала послушно переставляла ножки и, улыбаясь, шла за парнем. Да и как было не улыбаться! В вышине щебетали птицы, пахло весной, и солнце пригревало так ощутимо. Потом снег под ногами сменился асфальтом, и Дима сказал, что почти пришли. Ромалу распирало любопытство, а воображение уже отчетливо рисовало прекрасный вид на дивное озеро, что было недалеко от города, а может, это река или санаторий, где еще можно покататься на лыжах? Парень остановился и попросил подождать еще чуть-чуть. Девушка едва не заскрежетала зубами от нетерпения, а потом на ее плечи легли теплые ладони, и Дима, подталкивая ее перед собой, куда-то завел. Она, чувствуя под ногами неровность, протянула вперед руки, и правой нащупала металлический прут.

— Осторожно, родная, — проговорил он, поднимаясь за нею.

Девушка остановилась и уже хотела, было, обратиться к своему спутнику, как те же теплые ладони распутали повязку на глазах. От яркого света, резанувшего глаза, Ромала прикрыла веки, а когда она их открыла…

Лучше бы она этого никогда не делала.

Глаза метнулись вокруг — кладбище. Тот металлический прут — ограда могилы. А потом, спустя долю секунды, из общего пейзажа глаза выхватили огромную мраморную плиту, едва ли не в человеческий рост. И прежде, чем девушка смогла что-либо понять, она узнала фотографию, вернее, выведенное умелой рукой лицо человека на камне. И ноги подогнулись, не в силах держать ставшее таким тяжелым тело.

Упасть ей не дали. Подхватили, поддержали, усадили на маленькую лавочку возле холмика. Дима смотрел на Ромалу и боялся всё больше. Она не заплакала. Не запричитала. Лишь по лицу скользили какие-то тени. А в глазах — вся мука Вселенной. Он уже был здесь вчера. Приезжал с Люсей. К слову, сестра не восприняла с энтузиазмом эту его идею. Но брат как-то сумел ее убедить, но теперь… Теперь все приведенные им доводы казались надуманными. Надуманными и безжалостными… В последнем он убеждался всё больше, глядя на серое лицо Ромалы.

Она как-то сразу сникла и постарела прямо на глазах. Дима стоял подле нее, не зная, что делать. А она даже забыла о его существовании. Сидела, чуть поддавшись вперед, и смотрела на мраморное лицо своего жениха. Вот, значит, как. Она читала его имя, фамилию, видела даты жизни… и не верила. Он обещал беречь себя. Обещал не снимать крестик. Обещал вернуться…

В первое мгновение, увидев могилу, она испугалась, вернее, растерялась. Ведь поездка сюда была окутана тайной. ТАКОГО девушка даже предположить не могла. Могила была ухожена и опрятна. Видать, заботливые руки наводили здесь порядок. У самой плиты стояла свежая корзина с искусственными цветами, ручка которой была обвита ленточкой, где гласило, что это — подарок от родных. Рядом с ней лежал замерзший букет желтых хризантем.

— Мы вчера здесь были. Это Люся положила, — сказал Дима, склонившись над могилой.

Ромала посмотрела на него и даже немного удивилась: как это он очутился тут? Потом вспомнила, что именно Милославский привез ее сюда. Точно, он еще сказал, что она должна была давно здесь побывать.

Цыганочка глядела на него и, казалось, не узнавала. Он хлопотал у надгробья, поставил рядом с корзиной от семьи еще одну, полную красивых искусственных хризантем. Только, в отличие от первой, эту украшала надпись: «От близких». Потом достал из-за пазухи четок водки и налил почти полный стакан, сверху прикрыл ломтем хлеба. На Ромалу он не смотрел.

Глава 46.

Они ехали домой и молчали. Цыганочка спокойно смотрела в окно, и лишь по тому, как теребила в руках перчатки, становилось ясно, что душа у нее не на месте. Дима тоже помалкивал. За всё время, что они провели на кладбище, девушка не проронила и слова. Ни слез, ни истерики, ни причитаний. А