Пастыри чудовищ. Книга 3 - Елена Владимировна Кисель

и злы — им пришлось гнаться за ней слишком долго, и она увела их от логова. И когда я закрыла её собой, они не послушали.

— У них был арбалет?

— Нож. Охотничий нож у первого, который шагнул ко мне. Они все смеялись, а тот говорил, что сдерёт с меня шкуру заодно с волчицей, только натешится вдоволь. Я пыталась заслониться — и он полоснул по ладони. И оно пришло.

Улыбка у неё становится шире, будто Крелла прислушивается к чему-то родному. Давно обосновавшемуся под кожей.

Алый прилив накатил — и захлестнул её и зверей, взметнул на волне общей ярости, и легко, так легко она пропела первую команду.

«Крови…»

Керберы своры услышали. Раненая волчица тоже. У них в венах жил истинный закон всего живого: есть лишь хищники и жертвы, охотники — и добыча.

Потом были попытки охотников бежать и бить магией, и вопли, и треск разрываемой плоти, и впервые она ощутила глубоко внутри — спокойствие и правоту.

И только немного — голод.

— Отец говорил — тебя искали. И не нашли следов.

— Значит, он лгал. Я приказала керберам оттащить в старый вир то, что осталось от… тех. И вещи тоже сбросила туда. Но я не заметала следы — просто сразу же ушла оттуда. Кто умеет читать строки леса — прочёл бы. Но твой отец никогда не признался бы, что в его общине появился варг крови. Хуже того — Хищный Пастырь.

«…посмела показаться на глаза!» — гремит в памяти — и нить в прошлое оборачивается тонким, жгучим щупальцем скортокса: «…даже появляться рядом с общиной!», «Не смей её защищать, Хестер, чем меньше проживёт эта тварь, тем…»

Гриз дёргает головой — и связующая нить рвётся, воспоминания дробятся и исчезают, есть лишь она — да безумная жрица неведомой веры.

— Они называют нас изгоями. Нечистыми. Кровавыми. Тех, кто посмел. Преступил запрет и вышел из роли безмолвной жертвы. Они так опасаются нас и того, что мы можем сделать. Что могут они? Перевязывать лапы после капканов? Лечить отравленных детёнышей? Рыдать над могилами? Никто из них не достоин самого звания пастыря над чудовищами. Они лишь жертвы тех, кто властвует над миром. Пугливые. Бессильные. И мнящие, что они могут судить. Неужели ты ещё — вместе с ними, малышка Гризи? Неужели считаешь, что можешь судить меня?

— Я не судья. — Не таюсь за завесами и не выношу приговоров. Не сажаю людей или зверей в клетки. — Но ты не до конца рассказала свою историю. Если ты решила жить здесь, в отдалении от всех…

Значит, тоже пыталась бороться, — договаривает она мысленно — и Крелла едва заметно кивает.

— Я была отравлена запретами, которые нам внушали с детства. Не проливай крови. Не отнимай жизни. Я испугалась и посчитала то, что ощутила, скверной. А себя — изгоем, и захотела жить как изгой. Я добралась сюда, в болотный край. Звери помогли мне отыскать жильё. И я спасала раненых охотниками, доставала добычу из силков, лечила раны — и никого не трогала, даже из тех, кто поднимал руку на живое. Доставала детей из болот… отыскивала заблудившихся…

Старалась искупить. Вместо слов говорит властный шёпот крови да её воспалённый взгляд. Старалась искупить то, что отняла жизни. Пыталась жить в мире с теми, которые ставят ловушки и сдирают со зверей шкуры. Быть пастырем по заветам варгов.

Но кровь звала всё сильнее. Кровь моих стад, напитавшая эту землю. Их стоны в ловушках. Вопли над опустевшими логовищами. Шкуры в деревнях, клыки на ожерельях…

— Скажи мне, дочь Перекрестницы — если кто-то будет убивать твоих друзей… мучить твоих родных… Резать их на части, уводить в рабство, вырезать их детей… что вы делаете в таких случаях? Какую плату берёте?

— Кровь, — глухо отзывается Аманда. — Кровь и жизнь.

Победоносная улыбка проносится по лицу Креллы безумной птицей: «Ты не можешь меня судить, нойя».

А шёпот становится жгучим и торжествующим:

— Сначала это было… немного. И редко. Те, кто слишком уж зарвался. Кто забрал многих. Они не возвращались из леса, и в селениях всё приписывали болоту, или опасным хищникам, или злым духам, выходящим из виров по ночам. И я встала на Верный Путь, но пыталась бороться с собой… оплакивать их. Я была глупа, малышка Гризи, — глупа и слепа, пока она не разыскала меня. Пока не объяснила мне. Не отверзла глаза.

— Она?

— Да… Роаланда Гремф, моя наставница. Та, что давно вступила на Верный Путь. И открыла истину, и собрала иных Верных, кто хочет спасти Кайетту от пропасти. Мы долго таились, — но теперь час наш настаёт. Ты должна была видеть, малютка Гризи… Знаки, которые мы подавали нашим собратьям и магам Камня.

— Знаки… бешенство в питомниках? Зимняя Охота в Дамате?

— Знаки, знаки, малютка Гризи! Эти и иные. Варгам. Магам. Всем. Чтобы поняли.

Она говорит это с восторженным, безумным придыханием, и в ней словно истлевают остатки прежней Креллы — остаётся лишь ало-бурая зыбь в глазах. Расходящиеся волны, которые обрушиваются на Гриз одна за другой — как истина.

Бывшая наставница варгов из Ракканта — Хищный Пастырь. Наставники общин умеют вести за собой, нас же этому учат. И она уводила их — годы уводила за собой, создала секту и переманивает к себе варгов, и неясно — кто из наших уже…

Гневный крик Яниста едва продирается через пелену осознания.

— …убивали людей! Вы считаете это справедливым, не так ли? Там, в зверинцах, на охотах — вы хоть понимаете, сколько вы…

— Малую часть, — голос Креллы распахивается, словно пасть — а под ним голод, и решимость, и багряное торжество. — Малую часть от того, что обязаны взять. Несравнимо с тем, сколько взяли они. Сколько они взяли? Даже только в этих деревнях? Тысячи? Не для того, чтобы укрыться от холодов или наполнить желудок — но чтобы нацепить на себя побрякушки, утолить похоть со многими женщинами, показать, что они лучше и богаче других… Сколько они забрали тех, кто дышал, любил, веселился, печалился? Они охотились годами, и теперь, когда пришла я и стала охотиться на них — я забрала куда меньше! Я не брала их детёнышей, не брала слабых. Только тех, кто делал больнее всего. Кто сам взошёл на этот путь!

— Вы вообще слышите, что говорите? — Олкест делает пару шагов вперёд — и останавливается только когда наперерез шагают алапард и знакомая драккайна. — Понимаете, что вы говорите?! Да, многие из них алчны! Но это люди, вы убиваете людей — чьих-то отцов, дочерей,