Далеко в Арденнах. Пламя в степи - Леонид Дмитриевич Залата

сухо спросил он. — Пошел ли в рост ваш сад? Слышал, что вы большой любитель цветов.

— Благодарю вас, — Альсен расплылся в улыбке. Осведомленность гостя и льстила ему, и настораживала. — Я и в самом деле обожаю цветы, охотно уделяю им свободное время.

— Не чувствуете ли вы избыток свободного времени, господин комендант?

Эрлих ходил по комнате, заложив руки за спину.

— Смею заверить, герр оберштурмбанфюрер, дела в моем районе идут неплохо. Уборочную заканчиваю, хлеб ежедневно вывозится на элеватор.

Эрлих подошел вплотную к Альсену, слегка склонив перед ним голову, будто собираясь поблагодарить за хорошую службу.

— А сегодня куда вы его вывезли? В болото?

Альсен побледнел.

— Я вас не понимаю.

— Надо быть идиотом, чтобы отправить на станцию десять тонн зерна, не снабдив ценный эшелон охраной! — оберштурмбанфюрер взорвался руганью. — Редкий случай беспечности! Я удивляюсь тому, что они вас лично, господин Альсен, не затолкали в мешок, чтобы свалить в болото. Полагаю, это было бы им совсем нетрудно.

— Но... позвольте возразить: партизан во вверенной мне округе нет!

— Полно вам, господин капитан! — проворчал Эрлих, опускаясь в кресло. — Вы слишком самонадеянны! Мои люди только что развязали фурманов. Займетесь ими после. Да и я помогу... Прикажите зажечь свет. Между прочим, нет ли у вас чем прочистить горло? В дороге такая пылища...

Альсен позвал денщика.

— Могу, господин оберштурмбанфюрер, предложить коктейль собственного приготовления. Чего-то более приличного в этой глуши, как говорят, днем с огнем...

Выпили.

— Оригинальный букет, — похвалил Эрлих. — Запишите мне рецепт...

Пока гость плескался в сенях под рукомойником, Альсен лихорадочно обдумывал, как себя вести дальше. Первое: осторожно выведать, зачем он приехал. Второе: что он знает о событиях в районе, кроме злополучных подвод с хлебом? Третье: чем объяснить свою просьбу перевести в другой район? Впрочем, это необязательно. Такой вопрос не в его компетенции.

Ганс проворно накрыл на стол.

«Неужели гроза миновала?» — подумал Бруно Альсен, подсовывая гостю шкатулку с сигарами.

— Помните Литке? — продолжал тем временем Эрлих. — Вы докладывали о нем прошлой осенью. Немец, потомок бывших колонистов, коммунист. Пойман наконец. В Азовске.

— Так близко? А знаете, я хотел его на свою сторону перетянуть.

— Задумано было неплохо.

— И что вы с ним сделали?

Оберштурмбанфюрер захохотал.

— Что сделали? Не советую вам когда-нибудь оказаться на его месте. Упрямым оказался.

Глаза Эрлиха гневно блеснули, и Альсен почувствовал, как побежали по спине мурашки.

— Удивляюсь, господин оберштурмбанфюрер, вашей осведомленности. Буквально поражен! — сказал он, желая польстить собеседнику. — Откуда вам известны такие подробности о моем районе?

— Не будьте наивным, гауптман, — Эрлих пыхнул дымом сигары. Круглое лицо его не скрывало самодовольства. — Конечно же я не провидец. Кругом свои люди. Все просто, не правда ли?

— Просто, — согласился Альсен, вяло двигая вилкой и ножом. — Хотя люди эти иногда не очень-то и скрывают связи с вами. Я, например, знаю одного. Не он ли информирует вас? Его, правда, давно что-то не видно, но, возможно, так и полагается?

Эрлих вопросительно поднял брови.

— Бугров, Гнат Петрович Бугров... Разве вам это имя ни о чем не говорит? Но он представился с пропуском от вашего имени. Вас что-то удивляет в моих словах?

Оберштурмбанфюрер задумался. Бугров? Из прямых осведомителей человека с таким именем он не помнил. Впрочем, агентурой занимается его заместитель.

— Где вы встречались с этим Бугровым? Когда?

Это уже было похоже на допрос, однако Альсен торжествовал. Он охотно рассказал о своей встрече с Бугровым, о беседе, которая произошла между ними.

Оберштурмбанфюрер выкатился из кресла, будто обожженный догадкой.

— Вы сделали мне важную услугу, гауптман, а я умею быть благодарным, смею заверить. Быть может, этот Бугров и есть та самая крупная птица, присутствие которой в Таврии я в последнее время замечаю на каждом шагу! Вполне возможно, что и взрыв на элеваторе — дело его рук. Так, так. Интересно, очень интересно... А теперь займемся, господин комендант, нашими возчиками зерна.

— Вы хотите их расстрелять?

— Успеется. Для начала мы сожжем их хаты.

36

Осень свет дождь через густое сито. Не дождь уже, а водяная пыль. Ветер швыряет ее в лицо, закручивает в какие-то немыслимые вихри, раскачивает деревья, срывает с них последнюю одежду. Листья устилают заплаканную землю невеселым ковром.

Два страшных слова ползут от хаты к хате по улицам Черной Криницы:

— Вербовка в Германию!

Сорок молодых криничан последние дни ходили по родному селу. Сорок заплаканных матерей собирали им котомки в дорогу, откуда, быть может, нет возврата. И как бы ни расписывал прелести жизни в фатерлянде Бруно Альсен, материнских слез от таких россказней не убывало. Оплакивали сыновей и дочерей без надежды на встречу.

Забирают в Германию,

прощевайте, мама!

В чужедальней сторонушке

обольюсь слезами...

Таня Гречко вернулась из больницы с тяжким сердцем. Викентий Остапович, старый доктор, которого вот уже тридцать с лишним лет знает вся Криница, сегодня сказал ей:

— Я очень сожалею, Татьяна Федоровна, что вас забирают в Германию. Руки у вас настоящей сестры милосердия. — Он снял очки, покрутил их и снова водрузил на нос. — Постарайтесь сберечь себя. Кончится война — непременно идите учиться на медика.

— Вы, Викентий Остапович, преувеличиваете мои способности, честное слово! — смутилась Таня.

Доктор развел руками.

— Не скажите, голубушка, не скажите. За семьдесят лет я научился разбираться в людях. Буду просить коменданта, возможно, не тронут вас.

— Учиться... — Уже в дверях Таня остановилась. — До учения ли, когда на свете такое творится?

Доктор опустил морщинистые руки на ее плечи, ласково заглянул в глаза.

— Милая девушка, вот такие, как вы, и спасают бойцов. Ваши ровесницы, а случается, и помоложе.

Таня поняла, что настал момент сказать главное:

— Викентий Остапович, мне... нужны медикаменты. Много разных лекарств, бинты, марля. Я, извините, иногда воровала у вас... — Таня покраснела.