Путь Никколо - Дороти Даннет

Разумеется, миновали те времена, когда все дома строились из дерева и соломы, и огонь мог уничтожить город за какой-то час. Теперь кирпичи и камень, черепица и сланец стали надежной преградой огню, однако лестницы и чердаки по-прежнему были деревянными, а также внутренние перекрытия и стенные панели.

Город очень серьезно относился к своим обязанностям. В каждом квартале хранился запас ведер и метел. По зову колокола люди знали, что им надлежит делать. Ибо богатство Брюгге основывалось на тканях; день и ночь город восседал на полотне и пряже, сложенных в его подвалах.

Хранилища ссудной лавки всегда полны тканей и одежды, принесенной туда в заклад. И, разумеется, в красильне найдутся не только тюки и нитки. Здесь будут и сами краски, бочонки желтого шафрана, мешки сушеного чернильного орешка для дорогостоящих черных красок и бразильское дерево для алых. Пучки трав на потолочных балках, поднос с измельченной вайдой и с проросшими зернами, бычьи пузыри с крушиной и зеленым растительным соком, и тутовыми ягодами. Бочонки с красочными лаками и смолой, ящики, полные золы, а также пустые деревянные ящики для отходов и обрезков. И повсюду на красильном дворе деревянные чаны, инструменты и ширильные рамы. И ворсовальные била. А также растянутые на веревках окрашенные ткани и пряжа, соединявшие дом с красильней и со складом в едином бесконечном лабиринте, подобном головоломке из нитей на пальцах руки.

Саймон Килмиррен развернулся и направился туда, откуда доносился шум, слышимый все более отчетливо, несмотря на резкие звуки, доносящиеся повсюду вокруг. Туда, где, судя по окрасившемуся небу, и впрямь разгорался большой пожар. Мимо него пробегали полуодетые люди, грохоча ведрами. Без лишней спешки он двинулся следом. Все, что должно было случиться, случилось задолго до его появления.

И, разумеется, это было правдой. Когда он оказался на месте, огонь как раз охватил дом, и теперь продвигался по двору красильни. Улица была заполнена сплошной колышущейся массой вопящих полуобнаженных людей.

Основное столпотворение начиналось у ворот и на самом дворе. Оттуда выводили лошадей, там мелькали ведра Потоки воды то и дело вспыхивали серебристыми дугами высоко в воздухе и растворялись в белом шипении.

По мере того, как огонь надвигался, люди начали отступать. Теперь огненные искры то и дело мелькали в воздухе, воспламеняя мешки и ящики, вытащенные во двор. Протолкавшись чуть поближе, Саймон обнаружил мужчину средних лет в ночном колпаке, который, выбиваясь из сил, вытаскивал на улицу мешок с краской, и его голый живот был весь перемазан алым.

— А что с людьми, которые были в доме? — поинтересовался Саймон у кого-то наугад.

Человек, к которому он обратился, собирался учетные книги, разбросанные повсюду на земле, словно их выбросили из окна.

— Нас разбудили собаки, — отозвался он. — По-моему, удалось вытащить всех. — На нем был черный дублет поверх ночной рубахи. Носатое лицо, все в саже, казалось очень усталым.

— Давайте я пригляжу за всем этим, — предложил ему Саймон. — А вы ступайте и посмотрите, нельзя ли спасти хоть что-нибудь.

После чего, дождавшись, чтобы тот отвернулся и отошел подальше, Саймон старательно зашвырнул учетные книги одну за другой прямо в огонь. Волна жара заставила людей отступить, и теперь, преисполненный удовлетворения, он просто стоял на улице со всеми остальными зеваками и смотрел, как горит особняк Шаретти, в то время как крики и суета переместились к соседним домам, которые торопливо обливали водой и освобождали от всего ценного.

Толпа вокруг распалась на небольшие группы, и люди в большинстве своем стояли, молча, если не считать приглушенных женских рыданий. Неподалеку Саймон заметил того человека, с которым недавно разговаривал, рядом с невысокой привлекательной женщиной с восхитительными волосами. Две девочки с милыми, но распухшими от слез личиками отчаянно цеплялись за нее. Они привлекали к себе внимание из-за пустого пространства, остававшегося вокруг, словно люди проявляли почтительность, не решаясь приблизиться. И тут же Саймон понял, кто перед ним.

Пожар сейчас достиг своего расцвета. Смешение редкостных и драгоценных субстанций окрасило пламя в ослепительные красно-желтые тона, пронизанные зелеными и лиловыми языками. То тут, то там, заглушая треск и рев пламени, очередной взрыв или свист возвещали появление серебристой ленты, облачка синевы или плюющегося искрами багрового копья. Вода, заливавшая двор, отражала все это великолепие.

Затем ветер переменился, и черный саван дыма вместе с отвратительным запахом накрыл дорогу. Словно пробудившись ото сна, толпа зашевелилась. Теперь дом, наполовину превратившийся в развалины, уже не представлял никакой опасности, и люди понемногу начали расходиться. Марианна де Шаретти неподвижно стояла, глядя им вслед Саймон видел, как мужчина в черном дублете о чем-то ласково заговорил с ней, а потом, отойдя в сторону, принялся оглядываться по сторонам. Вскоре его окружили другие погорельцы. Разумеется, теперь ведь ему предстоит подыскать жилье всем оставшимся без крова работникам вдовы.

Хотя, впрочем, ее больше нельзя назвать вдовой; и было совершенно ясно, чего она ждет. Что-то тревожило ее куда сильнее, чем страх челяди и все их потери. Но вот, наконец, от последней группы перемазанных сажей мужчин, которые занимались тушением пожара, отделился один человек и, уверенно ступая босыми ногами, направился к женщине и ее дочерям. Этот бессмертный ублюдок — Николас.

Саймон не мог разглядеть выражения его лица: маска из пота, смешанного с пеплом, надежно скрывала его. На теле, едва прикрытом незастегнутой рубахой, виднелись грязь и ожоги. Затем Саймон увидел, как зубы его блеснули в улыбке, и одна из двух девочек, оставив мать, бегом устремилась к нему. Николас крепко обнял ее и поцеловал в лоб. Затем сделал еще несколько шагов навстречу и другой рукой заключил женщину со второй дочерью в те же безмолвные объятия. Ветер трепал длинные взлохмаченные волосы матери.

О чем он говорил, невозможно было расслышать издалека, но в глазах женщины, устремленных на Николаса, отражались все ее чувства.

Сейчас никто не усомнился бы, что подтолкнуло ее к этому замужеству. Но вот ее молодой супруг, осторожно высвободившись, подозвал мужчину в черном, который тут же откликнулся, затем, оглядевшись по сторонам и заметив Саймона, указал на него рукой.

Стоя неподвижно в своем черном плаще и парадном атласном наряде, слегка помятом в объятиях Веткине, Саймон невозмутимо ждал приближения Николаса. Когда тот встал перед ним, он заметил, что под слоем грязи лицо молодого человека кажется совершенно бесцветным.