Древо исчезающих времен - Василий Головачёв

Златков закрыл глаза. Лицо его сделалось бледным, на лбу выступила испарина. Видимо, он боролся с программой «хирургов», предписывающей ему действовать определенным образом. Помолчав с минуту, он глухо сказал:

— Я попробую. — Открыл черные, полные внутренней борьбы и муки глаза. — А вы не боитесь, что я поведу с вами тройную игру? Или дам команду на ликвидацию?

— Боюсь, — серьезно кивнул Ромашин. — Но, во-первых, у меня нет другого выхода, а во-вторых, есть шанс декодировать вас, не изменяя личности. Наши медики поработали с захваченными «санитарами» и кое-чему научились.

— Сначала я попробую освободиться сам. Если не получится…

— Хорошо, только не опоздайте. А что вы там говорили о правдоподобной концепции времени?

— Прежде чем начать строительство хроноквантового ускорителя, мы создали теорию «бурения времени», предполагая, что время — особого рода субстанция, физическая реальность, такая же, как пространство, вещество и поле. В наших ранних опытах, а я занимаюсь проблемой инверсии времени пятьдесят лет, мы как будто получили подтверждение правильности субстанциональной концепции.

— Как будто?

— Во всяком случае, нам удалось преобразовать время в энергию. Мы так думали, что удалось. Отсюда и родилась идея хронобура, которую мы воплотили в жизнь. Но теперь, после открытия Древа Времен, квантового ветвления Вселенной, появления «хирургов» и Тех, Кто Следит, после десятка новых открытий и похода в Ствол Павла Жданова, я не уверен, что верна даже концепция самих «хирургов», которую они используют для работы с нами.

Ромашин покачал головой.

— Поскольку я незнаком с этой теорией, давайте по порядку, с самого начала. По долгу службы мне пришлось проштудировать многие труды по хронофизике, и я кое в чем разбираюсь. Ведь реальность Фрактала, или Древа Времен, не снимает с повестки дня вопрос: что такое время?

— Не снимает, — кивнул Златков, с усилием преодолевая внутренний позыв взорвать дом вместе с собой и гостем; этого уровня контроля — самоликвидации при провале — он уже действительно не боялся. — Кроме пяти существующих, так сказать, официальных версий времени, многие ученые, в том числе и я, разработали еще несколько.

— Погодите, я знаю только четыре: субстанциональную, реляционную, динамическую и статическую.

— Пятая версия — субъективно-психологическая, в принципе она тоже ничего не объясняет и не решает. По этой версии время — способ отражения Вселенной сознанием мыслящего существа. В каком-то смысле так называемое биологическое время — процесс упорядочивания и синхронизации информации из разных источников в теле человека — смыкается с понятием субъективно-психологического времени.

— По-моему, эта идея себя изжила. Во всяком случае, в разряд серьезных она не входит.

— Отчего же? Просто ученые не занимались ею всерьез, поэтому и нет капитальных разработок. Но сама идея великолепна: пространство и время есть субъективные формы нашего чувственного восприятия объектов и явлений, они могут быть только изменяющимися отношениями и имеют смысл только для субъекта. Очень мощная идея! Будь я помоложе и получи другое образование, я занялся бы ею. Но я занимался другими идеями.

— А какую концепцию вам внушили «хирурги»?

— Они кинули мне кость в виде пространственно-событийной концепции. — Златков слабо улыбнулся, снова преодолевая приступ-команду ликвидировать источник беспокойства. Ромашин заметил это.

— Может быть, закончим разговор? Вы все чаще усилием воли отключаете программу, как бы не наступил нервный срыв.

— Справлюсь. В каком-то смысле мне теперь легче, потому что вы сбросили с моих плеч весомый груз неумышленного предательства. Сам я вряд ли пришел бы к вам с повинной, несмотря на успешную борьбу с программой. Я закончу. Чтобы вы знали, с чем вам придется иметь дело. Итак, концепция «хирургов»: прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно в общем многомерном пространстве событий.

— Об этом говорил еще Блаженный Августин, — хмыкнул Ромашин. — «Прошедшее и будущее время также существуют, хотя и непостижимым для нас образом».

Златков сморщил лицо в гримасе, означающей улыбку.

— С вами приятно разговаривать, Игнат. Чувствуется профессиональная подготовка и хватка. Вам бы бросить службу безопасности и уйти в науку.

— Спасибо за благие пожелания. В юности я подавал большие надежды, но счел работу безопасника более необходимой.

— Кому, обществу?

— Себе. Но давайте прервем коллоквиум по проблемам времени… хотя мне очень интересно. Остался единственный вопрос: почему вам перестала импонировать идея «хирургов»? Ведь наш Ствол, по сути, ярко проиллюстрировал ее своим воплощением, соединив Ветви Древа Времен и став мировой линией, существующей одновременно в прошлом, настоящем и будущем.

Златков некоторое время изучал спокойное неподвижное лицо комиссара, поправил полу халата, наклонился вперед.

— Игнат, это только часть истины. Если я прав и моя собственная концепция верна, не только знать, но и говорить о ней опасно!

— Почему?

— Потому что она существенно меняет мировоззрение человека. Потому что знание истины в этом деле означает всемогущество! Переход на совершенно иной уровень информированности.

— Так уж и совершенно иной, — раздвинул губы в беглой улыбке Ромашин. — Почему же «хирурги» в таком случае не воспользуются этим всемогуществом? Или Те, Кто Следит, чтобы избавиться от притязаний «хирургов»?

— Потому что, кроме нашего, человеческого, уровня борьбы за жизнь и власть, существуют иные уровни, где у «хирургов» и Тех, Кто Следит, образовался паритет. Мы единственные, кто этот паритет может поколебать. Потому нас и пытаются использовать и те, и другие.

Ромашин заглянул в запавшие, лихорадочно блестящие глаза ученого, и ему на мгновение стало страшно. Чтобы убить этот страх, он заставил себя пошутить:

— В таком случае тот, кто раскроет тайну войны «хирургов» и Тех, Кто Следит, станет Богом. Может быть, это сделаете вы?

Златков проглотил ком в горле, прикрыл глаза ладонью, пробормотал невнятно:

— Я еще не уверен… нужны расчеты, эксперименты, помощники, свобода. Ничего этого в полной мере у меня нет. «Хирурги» не оставят меня в покое.

— Вот поэтому и надо от них избавиться. — Ромашин встал. — Хотя бы в пределах нашей Земли. Работайте, как работали. Я надеюсь, мне удастся через вас выйти на их эмиссара и выяснить, что здесь готовится. Одно только слово: выдержите игру до конца?

Златков не пошевелился. Лишь спустя некоторое время Ромашин услышал шепот:

— Попытаюсь…

Выйдя из замка ученого на лужайку перед домом, где его ждал двухместный пинасс, Ромашин обошел машину кругом, но в кабину не сел. Он не солгал Атанасу, что пришел один, однако партнер у него все-таки был — инк-анализатор ситуаций и обработки рассеянной информации, вживленный за ухом под кожу и питающийся сигналами сети микродатчиков, вшитых в ткань костюма. Подключенный прямо к слуховому нерву инк носил имя Саваоф и с недавних пор стал Игнату вторым Я.

— Поостерегись, — сказал он хозяину. — Чую колебания полей по формуле прямой угрозы жизни.

— Разве за мной сейчас наблюдают? — мысленно спросил Ромашин. — Я же предпринял меры.

— Меры сработали, филеры «санитаров» нас потеряли, но, вероятно, «хирурги» следят и за своими агентами. Я ощущаю поток внимания к дому Златкова.

— Наш с ним разговор был подслушан?

— Не думаю, ты ведь включал шумовик?

Ромашин кивнул. Шумовик — генератор «белого шума» — создавал вокруг себя сферу звуковых интерференций, пробиться сквозь которую не мог ни один оптический, лазерный или электронный сканер.

— Почему я не могу сесть в машину?

— Поток внимания теперь распространился и на тебя. Нас засекли. Боюсь, что сторож, охраняющий Златкова, настроен не просто на слежку и передачу информации хозяевам, он явно запрограммирован на ликвидацию факторов, дестабилизирующих ситуацию.

— Хочешь сказать, что не только я вхожу в число этих дестабилизирующих факторов, но и Златков? Они посмеют его убрать?

— Не знаю, делай выводы сам. Ты не просто гость ученого, ты комиссар службы безопасности и наверняка внесен в реестр особо опасных лиц. Твой ранний визит должен был насторожить не только охрану Златкова, но и руководителей повыше. Рано или поздно тобой займутся специально. Либо запрограммируют, либо просто убьют.

— Сделать это непросто.

— Они готовятся к какой-то акции, а ты стоишь у них на пути.

Ромашин еще раз обошел пинасс, прислушиваясь к себе, и впервые в жизни пожалел, что он не паранорм.

— А что, если нам исчезнуть?

— Не понял.