Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что там внутри? Идолы старых богов с золотыми головами? Тот белый камень, чьим именем заговаривают хвори и устрашают лихорадки? На миг Воята едва не пожалел, что позволили этому обиталищу старых богов во всём блеске его славы вернуться в белый свет. Ведь что белый свет мог противопоставить этому бесову великолепию – молчаливую и запертую Власьеву церковь с погасшими свечами? А ведь людям надо на что-то молиться, потребность эта в них древнее и глубже любых известных ныне богов.
Всё пространство между верхней и нижней стенами было занято улицами, площадями, дворами, теремами, избами. Можно было разглядеть каждый дом на склоне холма, каждый двор и каждый тын. Крыши сияли тусклым золотом, а стены – серебром; верх крепостной стены был выложен жемчугом, а башни – самоцветами. На коньке крыши того здания, что венчало вершину холма, медным пламенем горело солнце. Река огня текла из ворот, обращённых к Вояте, спускалась по холму и приближалась к части берега у Тёплых ключей. И будто кто-то изнутри ему напомнил: Хорсовы врата. Это здание на вершине – храм древних богов, и он стоит напротив врат, посвящённых солнечному богу Хорсу. Тех врат, что оставались приоткрытыми все эти столетия.
Но где же обитатели? Уже не верилось, что в таком прекрасном городе могут ютиться чёрные косматые бесы, но каковы же они – жители Великославля?
Потом он увидел некое подобие жизни. По стене, улицам, дворам мерцали и вспыхивали огоньки. И Воята понял: это и есть жители, вернее, их души. Ведь не может такого быть, чтобы двести с лишним лет они просто жили, как ни в чём не бывало, сохраняя человеческий облик на озёрном дне.
– Ну, давай же! – вскрикнула над ухом Марьица, и от воодушевления и мольбы её голос показался голосом взрослой девы. – Укажи им путь!
– Ты, град Великославль! – заговорил Воята.
«Закон да познаешь христианского наказания!» – сказал где-то рядом мужской голос, немолодой, но сильный, и Воята стал повторять за ним. Он вспомнил, где видел эти слова.
– «Аз есмь тайна несказанная», – таковы слова Иисуса Христа…
Аз есмь истина и закон и пророки.
Аз есмь истина и путь и стезя.
Аз есмь хлеб жизни.
Аз есмь свет миру.
Аз есмь дверь овцам.
Аз есмь добрый пастырь.
Аз есмь воскресение и жизнь.
Аз есмь путь и истина и живот.
Аз есмь истинная лоза…
– Да будем работниками Ему, а не идольскому служению, – продолжал Воята уже без подсказки, на память читая слова, вписанные старцем Панфирием в греческую Псалтирь; старец не дождался случая прочесть их, и Воята сделал это за него.
– Да будем работниками… – откликнулись сотни и тысячи далёких голосов; было похоже, как будто песчинки берега обрели вдруг каждая отдельный голос.
– От идольского обмана отвращаюсь. Да не изберём пути погибели. Всех людей избавителя Иисуса Христа, над всеми людьми приявшего суд, идольский обман разбившего и на земле святое своё имя украсившего, достойны да будем!
– Достойны да будем…
Пока Воята говорил, огоньки в городе пришли в движение. Сперва один потянулся вверх, затем сразу несколько. И вот уже сотни огоньков взмывают над улицами и площадями и уходят в небеса. Только сейчас Воята заметил, что почти стемнело: внизу сияние города разгоняло мрак, но вверху уже царила ночь и госпожа луна заняла свой небесный престол. Падучая звезда-змий исчезла, унеслась в иные края, где изгнанный соратник Сатаны найдёт себе новый приют; а души Великославля уносились всё выше и постепенно растворялись среди звёзд.
И чем больше их улетало, тем бледнее делалось сияние Великославля. Таяли очертания крепостной стены и башен, улиц и площадей, теремов и избушек. Сквозь них уже просвечивал серебристый блеск воды, лунный свет оттеснял сияние призрачного золота.
Вот последняя стайка огоньков оторвалась от гребня стены, и стена под ними растаяла. Дивное озеро предстало в своём обычном виде – но теперь это было просто озеро, круглое, красивое, обрамлённое берёзами и плавными взгорками, но не таящее в себе ничего, кроме воды и песка, осоки и рыбы.
Над озером куполом раскинулось ночное небо, усеянное звёздами. Воята уже не различал среди них огоньков, которые сам выпустил в полет, но не мог отвести взора от этого величественного зрелища. Чувствуя, как болят от напряжения глаза, на миг зажмурился, потом глянул на толпу. Изумлённые, потрясённые, запрокинутые лица были устремлены в небо, в глазах людей отражался звёздный свет… Вот и Миколка стоит рядом с братом Саввой, такой же изумлённый.
– Никола! – где-то далеко-далеко за небокраем позвал тот старческий голос. – Ты ключи куда задевал? Неси, отворять надо, люди ждут…
Воята взглянул на берег – там тоже что-то светилось. От его ног и до воды, там, где недавно протянулась толстая, увесистая цепь настоящего червонного золота, мерцала в траве цепочка из светлячков, маленьких земных звёздочек – и медленно гасла.
Миколка-бортник, выбравшись из зачарованной толпы, поспешил куда-то в темноту…
* * *
Нынешнее поле было совсем не то, что осенью – зелёное, весёлое. Рожь ещё не колосилась, но земля уже скрылась под плотным ковром высоких узких листьев. Щебетали птицы, из дальней рощи доносилось усердное, хоть и унылое «ку-ку!».
– А он… что если он всё-таки вернётся… а тебя не будет? – робко спросила Тёмушка.
Весть о скором отъезде Вояты её огорчила, и к тому же она боялась нового появления своего недоброго отца, а Воята так и не посмел рассказать ей, почему эти страхи неосновательны. За несколько дней он попривык видеть Тёмушку в девичьем уборе и даже почти стал смотреть на неё как на обычную девушку, хотя в душе знал: вовсе она не обычная. При взгляде на её тёмные глаза, белый лоб, похожий на верхнюю половинку яйца, обрамлённый пушистыми тёмными волосами, он жаждал сделаться тыном железным, чтобы оградить её от всех на свете бед.
– Да нет же! – Воята остановился посреди тропы, повернулся к Тёмушке, взял её руки в свои и приложил к груди. – Я клянусь тебе: не вернётся он. Сила его шла от змия, а змий улетел. Ты сама же видела.
– Как же ты догадался, чем его изгнать?
– Змий в озере говорил со мной и сам упомянул: когда святой Аникий стал читать псалмы у
