Демонтаж народа. Учебник межнациональных отношений - Сергей Кара-Мурза

В обзоре западной литературы, посвященной процессу демократизации в постсоветской России, дается такое резюме многих работ: «Непреднамеренным последствием демократизации оказалось замещение государства различными агентами (часть из которых не без оснований претендовала на то, чтобы выступать от его имени). Это повлекло за собой выдвижение на передний план неформальных институтов и усиление произвола власти в ущерб верховенству права. Справедливость данного тезиса иллюстрируют многочисленные примеры фрагментации (как «горизонтальной», так и «вертикальной») российского государства в 1990-е годы, в т. ч. «захват государства» экономическими группами интересов, спонтанная передача полномочий Центра регионам, зачастую управляемых на манер феодальных вотчин… обеспечение порядка силами криминальных «крыш» [73].

Криминализация политики, принимающая к тому же этническую окраску, загнала политическую систему РФ в порочный круг, из которого уже очень трудно вырваться.

Вернемся к перестройке. Интенсивная психологическая кампания была направлена на подрыв авторитета, разрушение легитимности государства вообще, что разрушало целый пучок связей, соединяющих советский народ (как гражданскую нацию) общей лояльностью людей к государству. Вторая, организационно-политическая кампания была направлена на подрыв самого государства как системы власти и управления. Правящая верхушка – сначала при Горбачеве, потом при Ельцине – производила демонтаж государства и его отказ от главных функций по воспроизводству народа. Это были функции поддержания, развития и соединения воедино всех институциональных матриц, на которых стояла страна и жизнеустройство народа – хозяйства, безопасности, ЖКХ, школы и здравоохранения и пр.

Легитимность всех систем государства СССР, а затем РФ, подрывалась сначала средствами пропаганды, а затем «порчей» самих систем. В массовом сознании именно «кризис власти и правления» представляется главной угрозой для России и народа – так считают 35 % опрошенных в 11 регионов России. Вторая по значимости угроза (31 %) – «потеря российским обществом смысловых координат своего развития», третья (30 %) – «гегемонистская политика США и их стремление к мировому господству» (30 %). При этом в массовом сознании устойчиво определились и социальные субъекты, «виновные» в этом положении: чиновники-бюрократы (54 %, что по классификации социологов считается всеобщим социальным явлением), нынешняя власть (49 %, массовое явление, переходящее в разряд всеобщего), уголовный мир, криминалитет (47 %, массовое явление, переходящее в разряд всеобщего), олигархи (40 %, массовое социальное явление), демократы (18 %, устойчивое социальное явление, приближающееся к разряду массового) [74].

Авторитет, а значит, и сплачивающая народ роль государства, резко ослабли вследствие того, что в массовом сознании укрепилась мысль, что государство неспособно защитить население от главных угроз. Согласно опросам, государство охраняет и обеспечивает конституционные права граждан: в Москве – 17 %, в Самаре – 8 % и во Владикавказе – 5 % (у русских во Владикавказе – 3 %).

Можно поэтапно проследить за разрушением одной из главных систем государства – армии. Еще в 1988–1989 гг. она была институтом, который пользовался очень высоким доверием граждан (70–80 %). Но уже в 1993 г. от службы уклонилось 80 % юношей призывного возраста, укомплектованность армии и флота упала до 53 %. В осенний призыв 1994 г. Сухопутные войска получили только 9 % необходимого числа призывников [75].

В конкретно-исторических условиях России конца ХХ в. такой уход государства от выполнения его обязанностей означал моментальный обвал страны в тяжелейшую разруху. Подрыв легитимности государства средствами психологической войны и утрата им авторитета вследствие дезертирства со своего поста соединились, усиливая друг друга. Это во многом предопределило и глубину бедствия страны, и степень распада народа. Подчеркнем, что самый сильный удар при этом был нанесен по русскому народу как государствообразующему, по народу-ядру России.

Вот вывод социологов (2004 г.): «В период 1993–1997 гг. все параметры гражданской идентификации теряли силу вследствие отчуждения от государственных институтов и недоверия к властным структурам. В настоящее время высокий рейтинг Президента можно рассматривать как сугубо символический, поскольку доверие к гаранту Конституции и законности не сопровождается уважительным отношением к государственным институтам власти: Думе, Правительству, органам правопорядка» [22].

Вспомним основные операции информационно-психологической войны на этом фронте.

На первом этапе перестройки, когда команда Горбачева вела подрыв советской государственности под знаменем марксизма-ленинизма и лозунгом «Больше социализма!», был мобилизован антигосударственный пафос марксизма. На арену выпустили энергичную клику обществоведов-марксистов, которые получили трибуну для идеологической кампании против государства как формы организации общества. Эту кампанию можно с полным правом назвать оголтелой – государство было представлено как коллективный враг народа, причем враг принципиальный, непримиримый.

В разных обрамлениях тиражировались высказывания Маркса о государстве как «паразитическом наросте»: «Централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими и судебными органами опутывает (обвивает), как удав, живое гражданское общество, была впервые создана в эпоху абсолютной монархии… Этот паразитический нарост на гражданском обществе, выдающий себя за его идеального двойника… Все революции только усовершенствовали эту государственную машину, вместо того чтобы сбросить с себя этот мертвящий кошмар… Коммуна была революцией не против той или иной формы государственной власти – легитимистской, конституционной, республиканской или императорской. Она была революцией против самого государства, этого сверхъестественного выкидыша общества» [76, с. 543–546].

В конце 80-х годов выпускались целые книги с перепевами этих идей Маркса, причем они прямо распространялись и на советское государство. Подкреплением этих идей служил и присущий марксизму натурализм, который, уподобляя общество природной системе, подчиняющейся «объективным законам естественного развития», сводил на нет созидающую и организующую роль государства. Энгельс писал: «Столкновения бесчисленных отдельных стремлений и отдельных действий приводят в области истории к состоянию, совершенно аналогичному тому, которое господствует в лишенной сознания природе» [77, с. 306].

В СМИ, которые находились под тотальным контролем тогдашней верхушки КПСС, всякая лояльность государству трактовалась как признак архаичного («совкового») сознания или приверженность «консерватизму». Была изобретена сильная художественная метафора – двадцатилетний период советского государства перед перестройкой был назван застоем. Д. Алексеев пишет: «В годы перестройки советский человек как бы потерял личный контроль над действительностью своей жизни – над настоящим и прошлым. Огромным успехом в формировании «нового зрения» в СССР была, например, прививка политического термина «застой», которым советское руководство, а потом и все общество стали характеризовать свое недавнее прошлое. Тем самым замечательно подтвердилась идея Фрейда о том, что прошлое формируется из будущего… новая антикоммунистическая модель будущего породила мазохистское отношение к прошлому» [78].

Патриотические чувства вообще приравнивались к мракобесию. И речь шла не о примитивном корыстном космополитизме тех, по словам Пушкина, «для коих все равно: бегать ли им под орлом французским, или русским языком позорить все русское – были бы только сыты». Людям навязывалась философская установка в отношении своего государства. Писатель-демократ А. Адамович в марте 1989 г. на открытии в Москве международного научного клуба даже воззвал к иностранным ученым, прося у них помощи против советского государства (это – депутат Верховного Совета СССР!).

Николай Петров, преуспевающий музыкант, писал: «Когда-то, лет тридцать назад, в начале артистической карьеры, мне очень нравилось ощущать себя эдаким гражданином мира, для которого качество рояля и реакция зрителей на твою игру, в какой бы точке планеты это ни происходило, были куда важней пресловутых березок и осточертевшей трескотни о «советском» патриотизме. Во время чемпионатов мира по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев» [60].

Были мобилизованы литературные ресурсы. Множество привычных произведений вдруг сумели истолковать так, что все ахнули. В них же зашифрованы идеи отрицания власти и государства! В таком ключе начали снимать фильмы, ставить пьесы. Заумную сказку Е. Шварца «Дракон» до сих пор эксплуатируют – недели не пройдет, чтобы не услышать какую-нибудь туманную фразу из кинофильма. А ведь в этом фильме антигосударственная идея доведена до гротеска: убивший дракона власти сам неизбежно становится драконом![160]