Братья Ждер - Михаил Садовяну

— Ах, так? — сказал батюшка, зевая. — Посмотрим, что из этого получится.

— Посмотришь, но не забудь подпоясаться.

Подслушав этот разговор, я прижался щекой к подушке и заснул. Что-то мне приснилось, потом сон смешался с явью, и все забылось.

На следующий вечер, когда пришли батюшка и сучавский боярин, я дремал. Они говорили шепотом, о чем-то советовались, потом умолкли, как будто ждали кого-то.

«Кого они ждут?» — думал я.

Никого они не ждали. Бородач что-то попросил. Батюшка, как был, босой, вышел и что-то принес. Я приподнялся на постели и увидел, что это был кубок вина. Вначале, как положено, отпил батюшка, а потом передал кубок гостю, и тот стал медленно, неторопливо пить, делая батюшке какие-то знаки рукой. И оба молчали. У батюшки слипались глаза, он позевывал.

И вот что-то послышалось.

Что это? Я испугался. Показалось мне, что загремела труба архангела Гавриила. Где? На небе? Под землей? Далеко или близко? Кто его знает — где; может, в двух шагах, а может, это просто у меня в ушах звенит? На мгновение смолкнет, и снова разразится ревом. И такой страх напал на меня, что я вскочил на ноги и закричал. Батюшка обнял меня, накрыл одеялом. Но я все равно все слышал. Потом припомнил, о чем говорили бояре прошлым вечером, и успокоился. Высунул голову из-под одеяла, и, наверно, глаза у меня блестели, как у бесенка.

Печь была сложена так, что одной стеной выходила в нашу комнату. Труба архангела или вой нечистого были хорошо слышны и здесь, и в комнате пивничера. Что же он там делал?

Кажется, пивничер пока ничего не делал. Застыл, поди, в постели от ужаса. А через некоторое время поднялся и стал шарить за кроватью, за ларями, за поставцами. Открыл дверь, прислушался, нет ли кого в сенях. Наступила тишина; петух, выполнив свой долг, замолк; боярин из Сучавы и батюшка хватались за бока от смеха.

Когда петух завел свою песню во второй раз, сучавский боярин обрадовался еще больше, ибо дикий страх снова поднял пивничера с постели.

Почему вдруг всплыли в памяти все эти воспоминания?

Сейчас мне понятно. Потому что Алексэндрел-водэ будет спать в этой самой келье, в которой сейчас нахожусь я».

Погрузившись в воспоминания и мысленно разговаривая сам с собою, Ионуц Ждер обдумывал план действий. Он встал с постели и с пристальным вниманием осмотрел все вокруг. Печь была сложена в углу и примыкала к часовне. Дымоход тянулся вдоль стены и выходил на чердак. Ну мог ли такой человек, как Ионуц, не обследовать чердак княжеского дома?

Был двенадцатый час, господарь еще не возвратился; отроки ушли в боковушку, так что в коридоре, который они обычно охраняли, никого не было. Ждер посмотрел в один конец крытого перехода, потом в другой и осторожно проник в часовню, положил поклон перед иконостасом.

Повернувшись налево, он увидел дверь, ведущую на башенную лестницу. Дверь была не заперта. Ждер поднялся на башню, увидел оттуда город, и княжеский двор, и помещения для слуг, и крытые дранкой службы, подходившие к окну его покоя, — к тому самому окну, из коего он глядел. С ближайшей крыши ловкий человек без труда мог пробраться в окно.

Из башни Ждер спустился до середины лестницы, где была ниша, а в ней дверь, ведущая на чердак господарского дома. Он так и думал, что проход должен быть.

Пробравшись на чердак, он направился к слуховому окну, чтоб посмотреть на крыши, проходившие ниже окон дворцовых покоев. Таким образом он легко обнаружил дымоход, идущий из его комнаты. Нет, улыбнулся Ждер, это комната не моя, ее отведут княжичу. Дымоход же этот не главный, а отводная труба, которую в Верхней Молдове называют «медведицей». Это боковой дымоход, поменьше. Он тянет дым из печи и направляет его в основной дымоход. Ждер добрался до «медведицы». В ней нетрудно сдвинуть в удобном месте два кирпича, чтобы образовался проход вниз, к печи, обогревавшей его комнату. Ах, нет, не его комнату, тут будет почивать Алексэндрел-водэ.

Значит, надо сюда вернуться, прихватив с собой инструменты в мешочке и спрятав мешочек под одеждой.

Одним из этих инструментов, молотком, он отобьет обмазку. Второй — железный скребок — нужно просунуть между кирпичами и, нажав покрепче, приподнять их. Достаточно будет сдвинуть два кирпича. Затем вынуть из мешочка тоненькую веревочку, длиной примерно в десять локтей, обвязать одним ее концом кусок кирпича и опустить в дымоход, чтоб определить, докуда он достанет. А достать этот кирпич должен до первого колена дымохода. Убедившись, что кирпич достает до этого колена, он вытащит из мешочка еще кое-что, а именно — петуха. Петух может быть и не черным, — все равно в дымоходе его никто не увидит. Привязать петуха к кирпичу и осторожно опустить его, но так, чтобы не зашибить. Пусть он там сидит и подает свои сигналы, сколько угодно, а потом можно будет его снова вытащить на чердак, а там спрятать в мешочек. В том мешочке, притороченном к седлу своего хозяина, он отправится в долгий путь, в Нижнюю Молдову, на Дунай и еще дальше, как того требует государева служба.

Обдумав все это, Ждер по лестнице спустился в часовню, а оттуда — в коридор. Там по-прежнему никого не было. Штефан-водэ еще не вернулся.

Где же Георге Ботезату?

Преданный слуга, самый верный на всем свете, недвижно стоял возле двери спальни Ионуца. Он видел, как вышел хозяин, как скрылся в часовне, — может, хотел помолиться, а может, оттуда направился еще куда-нибудь. Ботезату терпеливо ждал его возвращения. Смотрел, молчал. Уж таков был у него нрав.

Ионуц позвал его в свой покой и сказал, что ему нужно.

Его милости нужен был молоток каменщика, скребок или долото, веревка длиной в десять локтей и петух. Петух может быть любым — черным, или белым, или рябым, но непременно должен звонко петь.

Если кто подумает, что Георге Ботезату удивился, получив такой приказ, тот ошибается.

— Хорошо, господин, принесу, — ответил он, не моргнув глазом.

— Нет, Георге, сегодня не приноси. Принесешь, когда скажу. Мы пробудем при дворе господаря еще два-три дня, а потом отправимся невесть куда. Все, что я велел приготовить, ты пока держи при себе.

— Когда понадобится, хозяин, я достану и рябого петуха, и все остальное.

— Не обязательно рябого, можно и черного.

— Скажи, хозяин, какого именно нужно.

— Черного.

— Хорошо, господин, я подберу черного, — бесстрастно ответил татарин.

В тот день Ждер вновь увидел господаря и обрадовался его приветливому взгляду. Вечером, когда зажгли свечи, он пошел к отцу Амфилохие и держал с ним совет. На этом совете Ждер узнал, что Алексэндрел-водэ прибывает в Васлуйский стан в субботу, девятого июля. Стало быть, в пятницу, восьмого, он, Ждер, должен уехать.

— Будь во всем осторожен и не спеши, — наставлял племянника Амфилохие Шендря, — хорошенько запомни все, что я тебе говорю сейчас и что скажу еще завтра и послезавтра. В пятницу с утра ты пойди помолиться и в тот день блюди пост. Я отслужу молебен, чтобы пресвятая дева ниспослала тебе удачу.

— Сделаю все, как ты велишь, святой отец и дядюшка, — смиренно ответил Ждер. — Однако прошу твое преосвященство вспомнить до отъезда моего, о чем мы с тобою говорили, и решить судьбу атамана Григория Гоголи. Отдай его мне.

— Отпустить его?

— Освободи его, святой отец и дядюшка, пусть он отправится в свой края. Думаю, что он пойдет туда, куда я его пошлю. Ежели ошибусь — не велика беда, тогда мне самому придется сделать то, что я намеревался переложить на его плечи.

— Ионуц, я обещал исполнить любую твою просьбу и слово свое сдержу.

— Тогда, святой отец и дядюшка, отпусти и того старого кривого казака, пусть и он оставит княжескую службу и отправится с Гоголей. Старик может уехать и один, но Гоголе без него трудно придется; у старика умная голова — он может оказаться полезным для атамана Гоголи.

— Сделаю и это, все сделаю для моего племянника, — вздохнул отец Амфилохие.

В четверг, едва занялся день, второй конюший Ионуц Черный спустился с отцом Емилианом в подземелье, где томился атаман Гоголя.

Атаман Гоголя еще больше осунулся от бессонницы и томительного ожидания. Увидев, что к нему идет Ждер, он упал на колени и стал молиться. Войдя в темницу, Ионуц выждал, когда узник отвесит поклоны, и только потом сообщил ему об освобождении и позволил поцеловать полу своей одежды. Он решил, что не стоит повторять то, что было уже сказано в прошлый раз.

— Иди, атаман Гоголя, — сказал он — Я даже не требую от тебя, чтобы ты не забыл, что я тебе говорил.

— Я слышал святые слова. — Григорий Гоголя поклонился. — И крепко запомнил, что должен ждать вестей и знака к Дмитриеву дню.

— Ладно, атаман княжей службы, желаю тебе здоровья и удачи. А когда выйдешь на божий свет, я пошлю к тебе, чтобы ты не скучал, деда Илью Алапина.

Так вырвался Гоголя из мрака темницы, в которой томился. Он выпил сладкого зелья, погрелся на солнце, растянулся на лугу, хорошенько выспался, потом подождал деда Илью, который привел двух коней; затем повернулись они к востоку и перекрестились и наконец вскочили на коней и умчались.