Шрам - Чайна Мьевиль

После ухода Беллис Сайлас Фенек еще долго оставался в «Пашакане». Поглядывая на темнеющее небо, он прочел несколько листовок и газет — шрифт смазанный, нечеткий. Дни стали заметно длиннее, и он подумал о лете в Нью—Кробюзоне.

Ждал он долго — именно сюда приходили люди, полные решимости найти его. Но он читал и пил в одиночестве. Когда Сайлас выходил из помещения, одна одетая в лохмотья женщина с любопытством проводила его взглядом, — больше на него никто не обратил внимания.

Фенек направился домой по петляющим улочкам и закоулкам Ты—и–твой на испачканный маслом металлический корабль «Тягомотина», находившийся в тихой части города. Рядом с ним вырисовывались контуры громадного корабля, прежде бывшего фабрикой, а теперь превращенного в армадский сумасшедший дом.

Сайлас сидел у себя дома, в одном из невзрачных бетонных блоков, построенных рядом с трубой «Тягомотины», прямо в тени сумасшедшего дома. Сидел и ждал. В одиннадцать часов в дверь раздался стук — прибыл связной. Впервые за много дней у них появилась важная и серьезная тема для разговора. Фенек медленно подошел к двери, и его походка, манера, выражение лица чуть изменились.

Открывая дверь, он уже был Саймоном Фенчем.

На пороге стоял крупный пожилой какт и нервно оглядывался по сторонам.

— Хедригалл, — тихо сказал Фенек изменившимся голосом. — Я тебя жду. Нужно поговорить.

На лунокорабле «Юрок», отличавшемся бесстильной, со множеством выступов архитектурой, собирались вампиры.

Бруколак созвал конклав своих немертвых подручных, своего войска. Когда вечерние сумерки сменились ночной чернотой, они легко и бесшумно, словно листья с деревьев, сошли на лунокорабль.

Все жители Сухой осени знали, что их вампиры всегда стороже. Они не носили никакой формы, их личности не были известны.

Бациллы, вызывавшие светобоязнь и кровежажду (их вампирская разновидность), были неустойчивы и слабы, они обитали только в слюне, а в любой другой среде быстро теряли свои свойства и погибали. Только в том случае, если жертва вампира не умирала, а укус был прямым (рот—кожа), часть слюны попадала в кровь жертвы и возникала опасность заражения выжившего. И если он не погибал от лихорадки и горячки, то пробуждался после смерти и обновления в одну из ночей, немертвый, одержимый голодом; тело его видоизменялось, становилось во много раз сильнее, движения убыстрялись. Они не старели, почти никакие раны не были им страшны. Свет для них становился невыносим.

Все попавшие в войско Бруколака прошли тщательный отбор. Кровеналог перед потреблением процеживался во избежание случайных инфекций. Те, из кого Бруколак пил напрямую, были самыми преданными его слугами, его сподвижниками, которых он удостаивал чести обрести несмертие.

Конечно, в прошлом время от времени случались и предательства. Выбранные им помощники, исполнившись жажды власти, выступали против него. Были случаи недозволенного заражения и покушений на его нежизнь. Бруколак подавлял их все с грустью и без малейшего труда.

Теперь его окружили его подручные — их в большом зале «Юрока» собралось несколько десятков. Они наслаждались редкой возможностью не скрывать свою природу; их змеиные языки на всю длину выкатывались наружу, с наслаждением пробуя воздух. Мужчины, женщины и гермафродитные юнцы.

Перед ними, почти что рядом с Бруколаком, стояла одетая в тряпье женщина, которая наблюдала за Фенеком в Пашакане. Все вампиры смотрели на своего хозяина широко открытыми светоусиливающими глазами.

Выдержав долгую паузу, Бруколак заговорил. Голос его звучал тихо, и, будь собравшиеся людьми, они бы не услышали его.

— Братья и сестры, — сказал он, — вы знаете, почему мы здесь собрались. Я всем вам сказал, куда мы направляемся, куда влекут нас Любовники. Неприятие нами их планов хорошо известно. Но мы в меньшинстве, нам не доверяют, мы не можем повести за собой город. Мы не можем убеждать, руки у нас связаны… Однако положение может измениться. Любовники рассчитывают на инерцию, полагая, что, когда их цель станет очевидной, сделать что—то будет уже невозможно. И они надеются, что к этому времени люди добровольно принесут себя в жертву. — Бруколак ухмыльнулся и лизнул воздух своим длиннющим языком. — Но вот, кажется, по городу пошли слухи. Сегодня был подслушан изумительный разговор. — Он кивнул в сторону одетой в тряпье женщины. — Саймон Фенч знает, куда мы направляемся. Представьте себе, эта Доулова кробюзонская подружка во всем разобралась и сообщила об этом мистеру Фенчу, или Фенеку, или как уж он там себя называет. Мы ведь знаем, где он живет, да?

Женщина кивнула.

— Фенч собирается выпустить очередную свою зажигательную листовку. Мы, если удастся, постараемся вмешаться, чтобы помочь ему, но он предпочитает работать в одиночестве, и, если он узнает, что мы его вычислили, он исчезнет. Мы не хотим мешать его усилиям. Мы можем надеяться, — подчеркнул Бруколак, — что ему удастся воплотить свои планы в жизнь, и тогда для Саргановых вод наступит кризис. Ведь, в конце концов, мы еще не достигли Пустого океана. Но… — Бруколак произнес это слово холодным и жестким тоном; подручные восторженно внимали ему. — Но мы должны принять меры на тот случай, если Фенч потерпит неудачу. Братья и сестры… — Он, не прерывая своего гортанного шепота, попробовал языком воздух. — Братья и сестры, мы не должны проиграть это сражение. Будем надеяться на успех Фенча. Но если этого не случится, мы должны быть готовы привести в действие другой план… Если потребуется, я возьму этот треклятый город силой.

И его немертвые помощники одобрительно зашипели и забормотали.

ГЛАВА 36

На север — медленно, но неумолимо. Армада двигалась, дни становились неделями. Город ждал. Никто не знал, что будет дальше, но все понимали — это равномерное движение не может продолжаться без происшествий. Армада пребывала в напряжении.

Беллис ждала известий о листовке Фенча. Она терпеливо представляла себе, как он работает в городском подполье, в чреве какого—нибудь корабля, сопоставляет информацию, контролирует информаторов.

Иногда по ночам, влекомая каким—то извращенным желанием и недовольная собой, Беллис в одиночестве пробиралась в чрево «Гранд—Оста» и находила путь в помещение под комнатой любовников. Она слышала новые напряженные нотки в их сипловатых, придыхательных любовных речах.

«Скоро», — услышала Беллис шипящий голос одного из них, и томный ответ: «Да, жарь, скоро».

Беллис теперь различала их короткие вскрики. Любовница казалась ей более страстной, более целеустремленной. Именно она, похоже, была нетерпеливой, жаждала результата, именно она чаще шептала скоро; она была больше одержима проектом, а ее любовник был одержим ею. Он ластился к ней, эхом вторя ее словам.